Настя смотрела, как сокращается щупальце, по которому сын выкачивал кровь из мертвого сталкера, – и как мерцают голубоватым светом остальные. Это сын превращал двух опытных воинов Зоны в своих верных слуг, выкачивая из них человеческие чувства, амбиции, желания… Все то, что мешает людям познать наслаждение подчиняться более сильному и мудрому существу, которое она произвела на свет. Сейчас Настя ощущала переполнявшую ее материнскую гордость… и медленно отступающее чувство голода, которое теперь у нее с сыном было одно на двоих. Как и жизнь, и тело, и взаимная любовь, подобной которой еще не видело мироздание.
* * *
Генерал Грачев стоял у окна и смотрел вдаль. По правде говоря, смотреть там было не на что – за вышкой охраны была лишь беспросветная ночь, накрытая одеялом из серых туч, сквозь которые просвечивали звезды. Омерзительный феномен. Глянешь ночью вверх – и сразу понимаешь, что находишься в проклятом месте, где земные законы действуют постольку поскольку и в любой момент может случиться какая-нибудь невообразимая пакость, к которой просто невозможно подготовиться.
Кто ж, например, думал, что «вольные» рискнут напасть на комплекс производств «Вектор» за четверть часа до выброса, когда все бойцы группировки «Борг» попрятались по подвалам? И время-то как точно рассчитали, не иначе кто-то из ученых подсказал. Тупо ворвались, закидали подвалы гранатами и сами в них попрятались, рассевшись на еще теплых трупах, словно на табуретках.
Хорошо, что Грачев с отрядом личной охраны находился в это время в подтрибунных помещениях стадиона «Авангард», проводил инспекцию перед очередной битвой на арене. Когда запищала рация, хотел было отмахнуться – дел было невпроворот, – но по инерции все-таки нажал тангенту. И застыл, слушая, как гремят выстрелы и стонут, умирая, бойцы его группировки. Страшные секунды для любого командира.
А потом выстрелы прекратились и мерзкий голос в динамике проговорил:
– Ну что, краснопузые, привет от «Воли». Вот и нет у вас больше «Вектора»…
После чего слова заглушил треск помех, какие бывают только во время выброса, но Грачев все равно не услышал бы, что там радостно гундит в рацию счастливый победитель. Перед его глазами строем стояли пацаны, которых он оставил охранять базу, и смотрели на него с немым укором. Они до сих пор не ушли, глядя на него из темноты. И не уйти никуда от этих взглядов, пока их убийцы будут топтать Зону своими берцами…
Генерал швырнул рацию на стол и хрустнул кулаками от бессильной ненависти. У него сейчас осталось меньше половины личного состава группировки, и моральный дух у выживших – ниже низшего. Нет, вида никто из них не подаст, и случись чего, каждый будет биться до последнего… Но не так, как раньше. Не так… И хоть нет его вины в гибели парней на «Векторе», ведь невозможно все предусмотреть, – все-таки есть она. Потому что он – командир. Который обязан был предусмотреть. Иначе какой он, на хрен, командир группировки…
Однако размышления генерала вновь прервал писк рации. Грачев, скрипнув зубами, взял ее со стола, нажал тангенту:
– Грачев слушает.
Сквозь треск помех раздался тревожный голос полковника Борисохлебского, здоровенного бойца, которого за глаза звали Хлебало, ибо в глаза ему такое никто сказать до сих пор не рискнул.
– Товарищ генерал, патрули докладывают: к Припяти движется отряд «вольных» численностью до двух рот.
Грачев присвистнул.
– Патрули не ошиблись? По моим подсчетам, зеленых всего в Зоне не больше ста человек осталось.
– Никак нет.
– Ясно…
– Есть особенности. Не все эти «вольные» – именно «вольные». Среди них замечены сталкеры-одиночки, бандиты и другой сброд. И у всех почему-то синие глаза.
– Не понял.
– Патрульные как один докладывают: синие, прям сияют. Ведет их новый гетман группировки с погонялом Коваль, но рядом с ним шагает какой-то мут в развалившемся экзоскелете. То ли в заложники гетмана взял, то ли еще что, но, по ходу, тот у мута заместо куклы, которую он за ниточки дергает.
Сведения были исчерпывающими, такое в бинокль не разглядишь.
– Цена разведки? – отрывисто спросил Грачев.
– Блокпост на грузовом дворе Янова. Четверо пацанов, все двухсотые. Сведения дополнил блокпост на кладбище брошенной техники возле Заводской улицы. Они держатся, но это ненадолго.
Генерал расслышал сквозь помехи писк второй рации и быстрый ответ Борисохлебского: «Добро».
В воздухе повисла пауза. Секунда, вторая…
– Полковник, что за «добро»? – не выдержал Грачев.
– Блокпост на Заводской вызвал огонь на себя, – деревянным голосом доложил Борисохлебский.
И сразу где-то неподалеку заухали-завыли минометы.
– Упокой их Зона…
Генерал в бессильной ярости едва не раздавил рацию, но быстро взял себя в руки. Не время поддаваться эмоциям, когда надо действовать! Группировке «Борг» пока еще удавалось держать под контролем Припять, но, похоже, это очень временно, если не принять решительных мер. Причем немедленно.
Однако Грачев понимал, что у противника превосходство сил вдвое. А еще он знал практически на сто процентов, кто это сейчас во главе «вольных» рвется в Припять. И почему – тоже знал. Слова «мут в развалившемся экзоскелете» прямо в голову ударили, разом нарисовав образ твари, которую он видел однажды в зале Монумента.
Харон. Главарь фанатиков, некогда охранявших самую известную аномалию Зоны. К счастью, «монументовцев» выпилили в ноль, а их жуткий вожак, по слухам, сдох где-то в катакомбах под Припятью…
Получается, слухи оказались ложными. Мутант, некогда державший в кулаке самую загадочную группировку Зоны, вернулся, чтобы забрать свое. И куда он рвется сейчас – тоже понятно. В свою бывшую резиденцию под ДК «Энергетик». Дом, милый дом, и все такое. Да только хрен ему по сгнившей харе!
Генерал поднес к лицу рацию.
– Полковник, слушай мою команду. Приказываю сдерживать противника. Любой ценой.
– Есть! – с яростью обреченного на смерть рявкнул Борисохлебский.
– Не падать духом, боец, – произнес генерал Грачев. – Будет вам подмога.
* * *
Я шел по Зоне – и думал. О том, что мне делать дальше – и надо ли вообще что-то делать? С такой омерзительной рожей, как у меня, об этом можно вообще не париться. Первый же встречный, увидев эдакую харю, пристрелит ее обладателя, потом обольет труп бензином и подожжет. Чисто из человеколюбия, чтоб при виде мертвого тела кого-нибудь со страху кондратий не обнял.
Но тут запищала рация, которую я взял в подвале у Петровича. Та самая, знаменитая, прокачанная какими-то мудреными артефактами так, что она без помех принимала сигнал из любого уголка Зоны.
Я нажал на тангенту и услышал:
– Первый, первый, я четвертый. Мутанты прут стеной, и это не простой гон. Это нашествие! Не меньше двух рот «вольных» и всякий сброд вместе с ними, вместе до батальона будет. Что-то с ними не так, глаза у всех синим горят. Через минуту они будут здесь. Патроны кончаются. Вызываю огонь на себя. Повторяю. Огонь по кладбищу брошенной техники, который около Заводской улицы!
