Он сделал два шага по кварцевой набережной, споткнулся и упал на одно колено. Стражники – теперь их было двое – подхватили его под руки и повели, поддерживая, к черной стене, которая возвышалась над набережной. В стене оказалась маленькая, забранная решеткой дверь, по бокам от которой стояли двое солдат в ярко-красных кабаньих масках. В ведении ордена Кабана находились все тюрьмы Лондры. Стражники обменялись несколькими словами на хрюкающем тайном языке своего ордена, один из них засмеялся, схватил Хоукмуна за руку и дернул узника вперед, пока второй стражник распахивал зарешеченную дверь.
Внутри было темно. Дверь за Хоукмуном закрылась, и на какой-то миг он остался в одиночестве. Потом в тусклом свете, исходившем от двери, появилась маска кабана, выполненная с куда большим мастерством, чем маски солдат. Вслед за ней возникло еще несколько таких же – и Хоукмуна поволокли в затхлую тьму, вниз, в тюремные катакомбы Темной Империи. Жизнь его, как он с безучастностью отметил, была, судя по всему, окончена.
Наконец впереди снова скрипнули дверные петли. Его втолкнули в маленькую комнату, захлопнули за ним дверь, и засов упал на место.
Воздух в подземелье был зловонный, пленка грязи покрывала каменные плиты. Хоукмун привалился к стене и мало-помалу сполз на пол. Он сам не понял, потерял ли сознание или заснул, но глаза его закрылись, и пришло забвение.
Еще неделю назад он был героем Кёльна – воином, бросившим вызов захватчикам, человеком тонкого, насмешливого ума, умелым бойцом. А гранбретанцы, не прилагая к тому особенных усилий, за какие-то семь дней превратили его в животное. Животное, у которого почти не осталось сил жить. Человек попроще стал бы угрюмо цепляться за остатки человеческого в себе, питался бы своей ненавистью, строил бы планы побега, но Хоукмун, лишившись всего, ничего уже не желал и ни к чему не стремился.
Быть может, он еще придет в себя; но если такое случится, это будет совсем не тот человек, что сражался в битве за Кёльн со столь дерзкой отвагой.
Глава вторая
Сделка
Свет факелов и блестящие звериные маски: ухмыляющийся кабан и оскалившийся волк, красный металл и черный, насмешливые глаза из белого алмаза и синего сапфира. Шорох тяжелых плащей и шепот голосов.
Хоукмун слабо вздохнул и закрыл глаза, затем снова открыл, когда шаги приблизились и Волк наклонился над ним, поднеся факел к лицу. Полыхнуло жаром, однако Хоукмун даже не попытался отстраниться.
Волк убрал факел.
– Сейчас нет смысла разговаривать с ним. Надо покормить, отмыть. Немного привести в порядок его рассудок.
Кабан с Волком ушли. Хоукмун закрыл глаза.
Когда он очнулся в следующий раз, его волокли по коридору, скупо освещенному факелами. В комнате, куда его привели, стояла кровать, застланная шелками и пышными мехами, на резном столике ждала своего часа еда. Ванна из какого-то переливающегося металла была полна горячей воды, и возле нее замерли в ожидании две рабыни.
С Хоукмуна сняли цепи и одежду, потом погрузили в воду, и рабыни принялись его купать, а какой-то человек с бритвой сбрил его бороду и остриг грязные волосы. Кожу защипало. Все это бывший герцог Кёльнский принимал равнодушно, пустой взгляд безучастно скользил по мозаичному потолку. Узник позволил надеть на себя тонкое, мягкое белье, шелковую рубаху и бархатные штаны, и понемногу его затопило смутное ощущение благодати. Но когда его попытались покормить – усадили за стол и запихнули в рот кусочек какого-то фрукта, – желудок сжался, и его вырвало. Наконец его напоили молоком, в которое было подмешано какое-то снадобье, и уложили в кровать.
Прошло несколько дней. Понемногу Хоукмун начал есть, следом пришло осознание редкой роскоши чувствовать себя живым. Он обнаружил в своем узилище оставленные для него книги; женщины, что приходили в его комнату, были готовы лечь с ним, стоило лишь пожелать. Но ничто из этого не влекло его.
Его разум, погрузившийся в спячку вскоре после пленения, долго и тягостно просыпался, а когда это все-таки случилось, прежняя жизнь показалась Хоукмуну сном. Как-то раз он открыл книгу, и буквы показались ему какими-то странными, хотя читались легко. Он не видел в них смысла, как не было его и в словах или предложениях, в которые они складывались, хотя трактат написал некогда ценимый им философ. Хоукмун пожал плечами и бросил книгу на стол. Одна из девушек-рабынь, заметив его жест, прижалась к нему всем телом и погладила по щеке. Он мягко отстранил ее и лег, заложив руки за голову.
После долгой паузы он спросил:
– Зачем я здесь?
То были первые произнесенные им слова.
– О, милорд, это мне неизвестно. – Судя по акценту, девушка была уроженкой Скандии. – Знаю лишь, что ты особенный пленник.
– Точнее, дичь, на которую хотят поохотиться лорды Гранбретани? – Его глубокий голос звучал сейчас совершенно безучастно.
Даже слова, которые он выговаривал, казались ему не более чем странными звуками. Он перевел взгляд, до того обращенный внутрь себя, на девушку, без особенного интереса отметив красоту ее сложения и длинные светлые волосы. И то, как она вздрогнула под его взглядом.
– Я ничего не знаю, милорд, – только то, что должна исполнять все твои желания.
Хоукмун вяло кивнул, оглядывая комнату.
– Наверное, меня готовят к какой-то пытке или публичной казни, – сказал он сам себе.
Здесь не было окон, но по затхлости воздуха Хоукмун определил, что по-прежнему находится под землей, вероятно, где-то в тюремных катакомбах. Время он отсчитывал по лампам – кажется, их заправляли раз в день. Прошло примерно две недели, прежде чем в его темнице снова появился Волк.
Дверь распахнули без всяких церемоний, и вошел рослый человек, затянутый с ног до головы в черную кожу, с длинным мечом в черных кожаных ножнах (и с черной рукоятью). Черная маска волка закрывала его голову целиком. Из-под нее зазвучал глубокий мелодичный голос, который узник едва расслышал тогда сквозь забытье:
– Что ж, похоже, наш пленник снова здоров духом и телом.
Рабыни поклонились и отступили. Хоукмун одним махом вскочил с кровати, с которой почти не вставал всё это время с самого первого дня.
– Прекрасно. Ты здоров, герцог Кёльнский?
– Да, – без выражения отозвался тот.
Он непринужденно зевнул и, решив, что в ногах правды нет, снова лег.
– Полагаю, ты узнал меня, – проговорил Волк с ноткой нетерпения в голосе.
– Нет.
– И даже не догадался?
Хоукмун не ответил.
Волк прошелся по комнате и остановился у стола, на котором возвышалась хрустальная ваза с фруктами. Затянутой в перчатку рукой он взял гранат и поднес к маске, словно изучая плод.
– А ты точно здоров, милорд?
– Мне кажется, да, – ответил Хоукмун. – Меня не покидает ощущение благополучия. Все мои потребности удовлетворяются по твоему, как я понимаю, приказу. И теперь, я полагаю, ты намерен отправить меня на казнь?
