– Да, – согласился Хоукмун. – И побыстрее, чтобы воспользоваться их замешательством.
– Очень разумно, – кивнул Фанк. – И, поскольку себя я считаю тоже разумным, я еду с вами.
– Добро пожаловать в наши ряды, мастер Фанк!
Глава одиннадцатая
Вести со всех концов
Мелиадус, стеная, лежал на носилках, Калан склонился над ним с инструментами в руках, что-то делая с его невидящими глазами. В голосе барона слышалась боль, смешанная с яростью.
– Что это такое, Калан? – стенал он. – Почему я ослеп?
– Просто свет, вспыхнувший при взрыве сферы, ослепил тебя, – пояснил Калан. – Твое зрение само восстановится через день или два.
– Через день или два! Мне надо видеть сейчас. Я должен объединить свои силы. Мне требуется удостовериться, что против меня не затевается какого-нибудь заговора. Я обязан убедить остальных баронов принести клятву верности Флане уже сегодня, а потом выяснить, что замышляет Хоукмун. Мои планы, мои планы, теперь все они под угрозой!
– Большинство баронов решило поддержать тебя, – успокоил его Калан. – Они вряд ли могут что-либо возразить. Только Джерек Нанкенсин со своими «мухами» представляет серьезную угрозу, и Бренал Фарну тоже на его стороне, однако у Фарну буквально не осталось ордена. Почти все его «крысы» погибли в первом же бою. Адаз Промп прямо сейчас выгоняет уцелевших «крыс» и «мух» из города.
– Не осталось «крыс», – повторил Мелиадус, вдруг призадумавшись. – А сколько всего народу погибло, как думаешь, Калан?
– Примерно половина армии Гранбретани.
– Половина? Я положил половину наших бойцов? Половину нашей силы?
– Но разве это не стоило той победы, которую ты одержал? Невидящий взгляд Мелиадуса уперся в потолок.
– Да… наверное, стоило.
Он сел на носилках.
– Но я обязан оправдать гибель всех павших, Калан. Я ведь сделал это ради будущего Гранбретани, чтобы избавить мир от Хоукмуна и опасности, исходящей от замка Брасс. Я должен победить, Калан, иначе не будет мне прощения за то, что я ослабил армию Темной Империи!
– На этот счет не опасайся, – ответил Калан, слабо улыбаясь, – я как раз работаю над новой машиной.
– Новое оружие?
– Старое, просто будет работать по-новому.
– И что же это?
Калан усмехнулся.
– Машина Черного Камня, барон Мелиадус. Уже скоро Хоукмун ощутит силу Черного Камня, когда тот начнет пожирать его разум.
Медленная, довольная улыбка растянула губы Мелиадуса.
– Ого, Калан, наконец-то!
Калан уложил Мелиадуса на носилки. Принялся втирать в глаза барона какую-то мазь.
– Теперь отдыхай, пусть тебе приснится сладкая месть, старина. Мы вместе отпразднуем победу.
Вдруг Калан поднял голову. В маленькую комнату вошел гонец.
– Что там? Какие вести?
Гонец тяжело дышал.
– Я прибыл с континента, ваше благородие. У меня новости о Хоукмуне и его отряде.
– Что там с ними? – Мелиадус снова сел на носилках, мазь потекла по лицу, но сейчас его не волновало даже то, что низший по званию видит его без маски. – Что с Хоукмуном?
– Они движутся к Серебряному Мосту, мой господин.
– Собираются вторгнуться в Гранбретань? – недоверчиво переспросил Мелиадус. – И сколько же у него человек? Велика ли его армия?
– Пять сотен всадников, мой господин.
И тут барон Мелиадус захохотал.
Глава двенадцатая
Новая королева
Калан завел Мелиадуса на возвышение, где теперь вместо мрачного шара стоял трон. На троне восседала Флана Микошевар в украшенной драгоценными камнями маске цапли, в короне и в роскошном платье, подчеркивавшем ее новый статус. И перед Фланой Микошевар стояли на коленях все верные ей благородные лорды.
– Узрите, – проговорил Мелиадус, и его голос, зычный и полный гордости, разнесся по необъятному залу, – вашу новую королеву. С королевой Фланой вы обретете величие – величие, о котором даже не мечтали. С королевой Фланой наступит новая цветущая эра, эра хохочущего безумия и ревущего восторга, того восторга, который мы высоко ценим в Гранбретани. Мир станет нашей игрушкой!
Церемония продолжалась, и каждый лорд принес клятву верности королеве Флане. Когда наконец-то это закончилось, барон Мелиадус снова заговорил:
– Где Адаз Промп, командующий армиями Гранбретани?
Промп взял слово:
– Я здесь, мой господин, и я благодарю тебя за оказанную честь. – Первый раз Мелиадус назвал вслух награду, полученную Промпом, – звание командира над командирами, за исключением самого Мелиадуса.
– Доложи нам, как обстоят дела с повстанцами, Адаз Промп.
– Осталось совсем мало, мой господин. Солдаты ордена Мухи, которых мы не перебили, рассредоточились, но их Великий коннетабль, Джерек Нанкенсин, убит. Я лично уничтожил его. Бренал Фарну и некоторые уцелевшие «крысы» забились по норам где-то в Сассексе, и скоро их выкурят оттуда. Остальные объединились, принеся клятву верности королеве Флане.
– Весьма удовлетворительно, Адаз Промп, я доволен. А что там со смехотворным воинством Хоукмуна? Оно всё еще движется на нас?
– Так говорят наши разведчики, патрулирующие на орнитоптерах. Скоро Хоукмун ступит на Серебряный Мост.
Мелиадус хмыкнул.
– Пусть себе ступает. Пусть пройдет хотя бы половину, и потом мы сотрем его в порошок. Калан, как продвигается работа над машиной?
– Она почти готова, мой господин.
– Прекрасно. Теперь нам предстоит отправиться в До-Вер, чтобы встретить Хоукмуна и его друзей. Собирайтесь, мои капитаны, выступаем.
Калан свел Мелиадуса с помоста и проводил через зал к огромным воротам, ворота теперь охраняли не гвардейцы-Богомолы, а «волки» и «стервятники». Мелиадус сожалел, что покидает их, не успев насладиться своей победой в полной мере.
Когда двери за ним закрылись, Флана окаменела на троне, задумавшись о Д’Аверке. Она пыталась поговорить о нем с Мелиадусом, но тот не стал слушать. Не убьют ли француза? – гадала Флана.
Еще она думала о случившемся с нею. Она одна из всех благородных господ Гранбретани, кроме разве что Шенегара Тротта, читала многочисленные старинные тексты, среди которых попадались легенды и сомнительные истории о годах, предшествовавших Трагическому Тысячелетию. И она понимала (как бы дальше ни сложилась ее судьба и судьба Мелиадуса), что она только что сидела перед двором, вступившим в последнюю фазу упадка. Захватнические войны, междоусобицы – всё это признаки гибели нации, и хотя смерть империи может наступить и через двести лет, и через пятьсот, и даже через тысячу, Флана знала твердо: Темная Империя обречена.
