Наконец они достигли леса с низко нависшими деревьями. Теперь им приходилось двигаться еще медленнее: нужно было огибать лужи с темной водой, стоявшие повсюду. Стволы и ветви деревьев, покрытые черной и темно-коричневой корой, казались какими-то неправильными и росли так, словно стремились к земле, а не от нее. Листвы в это время года не было. Но несмотря на это лес оказался густым и почти не пропускал дождь. По кромке леса поблескивала вода – неглубокая канава защищала деревья.
Копыта скакунов хлюпали по грязной воде, а самим путешественникам приходилось низко пригибаться, спасаясь от изогнутых ветвей. Даже здесь почва была болотистая, у основания стволов стояли лужи, но под этим древесным пологом странники были хоть немного защищены от всепроникающего дождя.
Вечером они разбили лагерь на сравнительно сухой земле. Хоукмун пытался помочь Оладану хотя бы развести костер, но почти сразу ему пришлось сесть, прислонившись спиной к стволу дерева, тяжело дыша и хватаясь за голову, пока коротышка трудился в одиночку.
На следующее утро они двинулись дальше, но герцог Кёльнский еле держался в седле, привалившись к шее животного, и Оладан повел его козла за повод. Затем до них донеслись человеческие голоса.
Это был какой-то караван, который с трудом тащился по грязи и воде между деревьями. Примерно пятнадцать фургонов, накрытых промокшей тканью малинового, желтого, синего и зеленого цветов. Их волокли мулы и волы, скользя копытами по грязи, мышцы животных бугрились от напряжения, погонщики шли рядом, подгоняя их хлыстами и заостренными палками, Другие люди, обливаясь потом, помогали поворачивать колеса или изо всех сил налегали на повозки сзади. И несмотря на эти огромные усилия фургоны едва двигались. Однако двух путников заинтересовало не зрелище, а сами люди из каравана. Хоукмун смотрел на них затуманенными болью глазами и изумлялся.
Все они, без исключения, были гротескны. Карлики и лилипуты, великаны и необъятные толстяки, люди, сплошь поросшие волосами (примерно как Оладан, только шерсть на них выглядела неприятно), люди бледные и безволосые; был здесь человек с тремя руками, был человек с одной; двое с утиными лапами (мужчина и женщина); дети с бородами; гермафродиты с признаками обоих полов; люди с пятнистой, как у змей, кожей и люди с хвостами, с искривленными конечностями и телами; были лица со смазанными чертами и с ненормально крупными; были горбуны, некоторые вовсе без шей, другие с короткими руками и ногами; был один с пурпурными волосами и рогом, торчавшим изо лба. И только в глазах у всех в этой нелепой компании, трудившейся, чтобы продвинуть фургоны на несколько футов по болотистому лесу, было кое-что общее – выражение тусклого отчаяния.
Казалось, что Хоукмун с Оладаном попали в ад и видят перед собой проклятых.
Лесной запах отсыревшей коры и плесени теперь смешивался с другими, которые было трудно определить. Здесь была вонь людей и животных, тяжелый аромат духов и насыщенных специй, но над всем этим угадывался еще один запах, от которого Оладан содрогнулся, Хоукмун оторвался от шеи своего козла и принялся нюхать воздух, словно насторожившийся волк. Он, нахмурившись, поглядел на Оладана. Уродцы как будто не замечали посторонних, продолжая молча трудиться, а единственным звуком в лесу был скрип колес и сопенье животных, хлюпавших по воде.
Оладан тронул поводья, собираясь обогнуть фургоны, однако Хоукмун не спешил следовать за ним, продолжая задумчиво изучать странную процессию.
Поехали, – сказал маленький великан. – Здесь опасно, лорд Хоукмун.
– Нам нужно понять, где мы, узнать, куда мы заехали и сколько еще тянется эта равнина, – ответил Хоукмун сиплым шепотом. – Кроме того, у нас почти кончились припасы…
– В лесу нам, возможно, попадется какая-нибудь дичь.
Хоукмун покачал головой.
– Нет. К тому же я, кажется, знаю, кому принадлежит караван.
– Кому?
– Человеку, о котором я слышал, но ни разу не видел. Одному моему земляку, даже сородичу, который уехал из Кёльна примерно девять столетий назад.
– Девять столетий? Невозможно!
– Возможно. Лорд Агоносвос бессмертен. Или почти бессмертен. И если я прав, он нам поможет, потому что я все еще законный правитель Кёльна и все еще его господин.
– Неужели он все девять веков хранит верность Кёльну?
– А вот и узнаем.
Хоукмун направил своего козла к голове каравана, где покачивался высокий фургон, затянутый золотистым шелком, украшенный замысловатой резьбой и раскрашенный в яркие чистые цвета.
Оладан, не скрывая откровенных сомнений, все-таки последовал за ним. На передке фургона, отодвинувшись подальше от капель дождя и кутаясь в тяжелый, подбитый медвежьим мехом плащ, сидел человек. Его голову, кроме глаз, скрывал простой черный шлем. Он повернулся, заметив, что Дориан Хоукмун смотрит на него, и из-под шлема донесся тонкий, приглушенный возглас.
– Лорд Агоносвос, – со всей возможной учтивостью произнес тот. – Я герцог Кёльнский, последний из рода, который насчитывает тысячу лет.
– Один из Хоукмунов. – У лорда оказался негромкий голос и сдержанная манера речи. – Да, вижу. Остался без земель? Кажется, Гранбретань захватила Кёльн?
– Да, так…
– Значит, мы оба изгнаны, я – твоим предком, ты – завоевателями.
– Как бы то ни было, я все равно последний из рода, а значит, твой господин. – Хоукмун пристально всматривался в человека измученным взглядом.
– Да неужели? Всякая власть надо мной кончилась, когда герцог Дитрих отправил меня в пустыню.
– Ты знаешь, что это не совсем так. Никто из жителей Кёльна не может отказать в просьбе своему герцогу.
– Неужели не может? – негромко засмеялся Агоносвос. – Неужели?
Хоукмун уже собирался развернуться и ехать дальше, но глава каравана вскинул тонкую, мертвенно-бледную руку с изящными пальцами.
– Стой. Я оскорбил тебя и должен загладить неловкость. Чем я могу тебе услужить?
– Значит, ты признаешь мою власть?
– Я признаю свою невежливость. Ты выглядишь усталым. Я остановлю караван и развлеку тебя. Кто твой слуга?
– Он не слуга мне, а друг. Оладан из Булгарских гор.
– Друг? И не твоей расы? Ладно, пусть присоединяется.
Агоносвос свесился с козел и слабым голосом приказал своим людям остановиться. В тот же миг они бросили работу, оставшись стоять, где стояли, тела их обмякли, а в глазах читалось всё то же тупое отчаяние.
– Что скажешь о моей коллекции? – спросил Агоносвос, когда они спешились и забрались в темный фургон. – Когда-то подобные диковинки забавляли меня, но теперь кажутся скучными, и они должны работать, чтобы оправдать свое существование. У меня имеется по крайней мере по одному экземпляру каждого вида. – Он бросил взгляд на Оладана. – В том числе и твоего. Некоторых я вывел сам.
