Командир Кабанов о чем-то спросил пилота-Стервятника, тот в ответ покачал головой и махнул рукой туда, где Хоукмун оставил коня. Д’Аверк, если это и правда был он, лениво кивнул одному из солдат, тот скрылся внизу и почти сразу же вернулся, волоча за собой яростно сопротивляющегося, рычащего Оладана.
Хоукмун вздохнул с облегчением – по крайней мере, его друг жив.
Двое солдат подтащили Оладана к краю стены. Затем командир снова подал знак, пилот-Стервятник склонился над кабиной своей летучей машины, вынул изогнутый колоколообразный рупор и передал его великану, на которого по-прежнему опирался вожак. Великан поднес рупор к маске своего предводителя.
Тишину города заполнил скучающий, утомленный голос вожака Кабанов:
– Герцог фон Кёльн, мы знаем, что ты здесь, – твой слуга у нас в плену Солнце сядет через час. Если к тому времени ты не явишься, мы начнем убивать коротышку…
Теперь Хоукмун точно знал, что это Д’Аверк. Никто другой во всем мире не мог бы так говорить и так выглядеть. Хоукмун увидел, как великан отдал рупор обратно пилоту, потом с помощью своего коренастого товарища подвел господина к частично обвалившейся стене – Д’Аверк прислонился к ней, вглядываясь в городские улицы внизу.
Хоукмун сдержал нахлынувший гнев и прикинул расстояние между своим укрытием и башней. Если спрыгнуть через отверстие в стене, то по череде плоских крыш он сможет добраться до горы обвалившейся кладки, примкнувшей к башне. Оттуда, решил он, можно легко залезть на крышу. Вот только стоит ему покинуть свое укрытие, его сразу же заметят, и, значит, осуществить план можно лишь после заката – а с наступлением ночи они начнут пытать Оладана.
Хоукмун, задумавшись, дотронулся до Черного Камня, своей рабской метки. Он сознавал, что стоит ему себя выдать, его убьют сразу или же потащат обратно в Гранбретань, где его будет ждать медленная смерть на потеху развращенным лордам Темной Империи. Он подумал об Иссельде, которой обещал вернуться, о графе Брассе, которому обещал помочь в борьбе с Гранбретанью, об Оладане, которому поклялся в дружбе после того, как тот спас ему жизнь.
Сможет ли он пожертвовать другом? Возможно ли как-то оправдать подобное, пусть логика и подсказывает, что его жизнь куда ценнее для борьбы с Темной Империей? Хоукмун знал, что логика здесь бессильна. Вдобавок даже такая жертва могла оказаться напрасной, ведь не было никакой уверенности в том, что командир Кабанов, заполучив Хоукмуна, отпустит Оладана.
Хоукмун кусал губы, крепче сжимая меч; наконец он принял решение, высунулся в дыру в стене и, держась за каменную кладку, отсалютовал людям на башне сверкающим клинком. Д’Аверк медленно поднял голову.
– До того как я приду, вы должны отпустить Оладана, – прокричал Хоукмун. – Все гранбретанцы – лжецы. Я же даю слово, что сдамся, если вы его отпустите.
– Может, мы и лжецы, – едва слышно донесся до него безжизненный голос, – но не глупцы. Разве я могу полагаться на твое слово?
– Я герцог Кёльнский, – ответил Хоукмун просто. – Мы в Кёльне не лжем.
Из-под маски кабана вырвался ироничный смешок.
– Сэр Гюйам Д’Аверк, в отличие от герцога Кёльнского, не столь наивен. Впрочем, я готов предложить компромисс.
– Какой же? – недоверчиво спросил Хоукмун.
– Подойди ближе – так, чтобы тебя могло достичь пламя огненной пушки с орнитоптера, и тогда я отпущу твоего слугу. – Д’Аверк картинно закашлялся и тяжело привалился к стене. – Что скажешь?
– Не очень похоже на компромисс, – прокричал Хоукмун. – Ведь тогда вы сможете убить нас обоих, не подвергнув себя опасности.
– Мой дорогой герцог, ты же понимаешь, что король-император хотел бы заполучить тебя живьем. К тому же на кону мои интересы. Убью тебя сейчас – и получу в лучшем случае титул баронета. А вот если доставлю тебя живым, к удовольствию короля-императора, то почти наверняка он пожалует мне целое княжество. Разве ты не слышал обо мне, герцог Дориан? Гюйам Д’Аверк – человек амбициозный.
Доводы Д’Аверка звучали убедительно, но Хоукмун помнил о знаменитой лживости француза. Живой он действительно более ценен, но ведь изменник может решить не рисковать и отдать приказ стрелять, стоит их цели оказаться на линии огня.
Хоукмун немного поразмыслил, потом вздохнул.
– Я согласен на твое предложение, сэр Гюйам. – Он приготовился к прыжку через узкую улицу, отделявшую его от крыш внизу.
– Нет, герцог Дориан! – закричал Оладан. – Пусть они убьют меня! Моя жизнь ничего не стоит!
Хоукмун сделал вид, что не слышал друга: он спрыгнул со стены, приземлился на крышу. Старое строение содрогнулось, и в какой-то миг он подумал, что крыша под ним может просто проломиться. Но она все-таки выдержала, и молодой герцог начал осторожно пробираться в сторону башни.
Полукровка с Булгарских гор снова закричал, пытаясь вырваться из рук врагов.
Не обращая на него никакого внимания, Хоукмун упорно продвигался вперед; он по-прежнему держал меч в руке, но хватка была слабой – об оружии он словно забыл.
Внезапно Оладан вырвался и метнулся к другой стороне башни, за ним с проклятиями бросились двое солдат. Хоукмун видел, как тот подбежал к дальней стене, замер на мгновение – и перепрыгнул через парапет.
Герцог Кёльнский оцепенел от ужаса, с трудом осознавая жертву друга, а потом, сжав рукоять меча, окинул испепеляющим взглядом и Д’Аверка, и его людей. Пригнувшись, он добрался до края крыши – огненная пушка как раз начала поворачиваться в его сторону – и, перепрыгнув через бортик, повис на руках, пропустив над головой поток огненного жара и торопливо оглядывая улицу внизу.
По левую сторону от него, довольно близко, из стены выступали резные орнаменты, спускаясь почти до самой мостовой. Двигаясь очень осторожно, он ощупал ближайший из них. Камень, казалось, готов был рассыпаться в труху. Выдержат ли они его вес?
Медлить было нельзя, и Хоукмун взялся за первый выступ. Тот зашатался и начал крошиться под пальцами, словно гнилой зуб. Молодой герцог торопливо ухватился за следующий элемент орнамента, тут же снова сменил опору – мелкие каменные обломки сыпались на улицу далеко внизу.
Наконец он спрыгнул на покрытую пылью мостовую и бросился бежать – но не прочь от башни, а прямиком к ней. В голове царило одно лишь желание отомстить Д’Аверку.
Он нашел вход в башню и, вбежав внутрь, услышал, как стучат по ступеням подбитые железом сапоги гранбретанцев. На лестнице нашлось удачное место, не позволявшее противникам Хоукмуна подступиться к нему иначе, чем поодиночке, и герцог Кёльнский изготовился к бою.
Первым появился Д’Аверк, замер, увидев разъяренного Хоукмуна, и потянулся рукой в латной перчатке к длинному мечу.
– Глупо было не воспользоваться шансом на побег, который предоставил твой друг своим нелепым самоубийством, – презрительно проговорил наемник в кабаньей маске. – Что ж, теперь придется тебя просто убить… – Он закашлялся, сгибаясь пополам от кажущейся боли, бессильно привалился к стене и вяло махнул рукой крепышу, стоявшему за ним, – это его видел Хоукмун на башне, именно он подводил Д’Аверка к стене. – Дорогой герцог Дориан, мои извинения… болезнь настигает меня в самое неподходящее время. Экардо, будь добр…
