В Корее три музея учредили на дворцовых землях в Сеуле. Королевскую семью переместили, открыли для широкой публики ранее закрытые места. Музейные выставки, как правило, подчеркивали связи между Японией и Кореей в древности и намекали, что в недавнем прошлом новая колония находилась в упадке. Музей корейской императорской семьи, открытый в 1909 году, представлял древние искусства, включая каллиграфию, буддийское изобразительное искусство и особенно керамику. В коллекциях гончарных изделий преобладала селадоновая керамика времен Корё (918–1392), ее считали «квинтэссенцией корейского искусства», тем самым намекая, что нынешняя династия Ли ответственна за деградацию искусства Кореи
[108].
Музей генерал-губернаторства Кореи открылся в 1915 году по случаю празднования пятой годовщины аннексии. Он представил археологические сокровища, демонстрировавшие связи между древней Японией и Корейским полуостровом. Официальный отчет о музее 1938 года, написанный на английском языке, отмечал: «[Корея], одна из древнейших стран Востока, была когда-то высокоразвитой державой, у которой Япония научилась многим искусствам и ремеслам… Хотя Япония всегда была готова протянуть руку помощи Корее в деле поддержания ее независимости и повышения ее благосостояния, Корея была совершенно не в состоянии стоять на собственных ногах из-за долгого периода безграмотного управления, коррупции властей и вырождения народа… Ввиду такой ситуации Япония пришла к выводу, что лучшим способом спасти Корею будет сделать ее японским протекторатом»
[109].
Музей изобразительных искусств королевской династии Ли открылся в 1933 году во дворце Токсугун, бывшей резиденции королей. Он демонстрировал современную живопись, скульптуры и высокохудожественные ремесленные изделия — все экспонаты были японского производства. Музей претендовал на то, чтобы вдохновлять и образовывать честолюбивых корейских художников, но на деле подчеркивал различие в статусе и предполагаемых уровнях достижений.
К 1932 году к четырем тайваньским и шести корейским музеям присоединились музеи в колониальном Карафуто (Южный Сахалин) и контролируемых Японией территориях китайской провинции Гуандун. Там были выставлены предметы материальной культуры, конфискованные у аристократии, храмов и коренных народов. Эти музеи занимались исследованиями, призванными оправдать японский экспансионизм.
Туризм и потребление
Туризм и массовое потребление также предоставляли японцам и их колонизированным подданным возможность расширить свои взаимоотношения с империей. Универсальные магазины как в самой Японии, так и в колониях регулярно устраивали выставки, посвященные жизни на оккупированных территориях. Выставка 1939 года о Карафуто (Южный Сахалин) в токийском универмаге «Исэтан» демонстрировала диораму традиционной деревни в натуральную величину; магазины в Тайбэе и Маньчжоу-го устраивали выставки о Корее. Туристические конторы, располагавшиеся тут же, могли помочь зрителям спланировать путешествие, чтобы посмотреть на эти места своими глазами. Жители Японской империи обожали корейские народные искусства и народную музыку, например хит «Ариранг». Это обожание корейской народной культуры отражало ностальгические представления о том, что Корея до сих пор хранит «прелестные привычки прошлого», которые современная Япония утратила.
Общий энтузиазм относительно путешествий в места императорского наследия как в самой Японии, так и в колониях поддерживался взлетом туристической индустрии, которая как из рога изобилия высыпала на потребителей туристические буклеты и рекламные ролики. Префектуры в Японии соревновались между собой, чтобы получить официальное признание императорских исторических мест (зачастую выдуманных), например начальной точки похода императора Дзимму ради объединения Японии. Туризму внутри империи также способствовало развитие транспорта, включая коммерческие перелеты, которые позволяли состоятельным японцам добраться до Кореи за шесть часов, а до Маньчжоу-го — за девять. Более демократичные цены предлагали пассажирские пароходы и развернутая железнодорожная сеть.
Колониальные власти рекламировали путешествия как способ для подданных познакомиться с экзотическими культурами в безопасном пространстве, контролируемом Японией, с привычной инфраструктурой, например японскими ресторанами, горячими источниками и универсальными магазинами. Корейские маршруты включали посещение нетронутых уголков природы в Алмазных горах (кор. Кымгансан
). Автобусные туры в Сеул сопровождались женщинами-экскурсоводами, одетыми в традиционные костюмы. Они показывали путешественникам исторические места, например Южные ворота города (Намдэмун) и парк Пагоды, а также свидетельства японского владычества — святилища Тёсэн и Кэйдзё, музеи и парки, построенные на землях, конфискованных у королевской семьи. Стремление туристов к экзотике удовлетворяли посещением кварталов удовольствий, где кисэн исполняли традиционные песни и танцы, дегустацией корейских блюд, например мяса на гриле (якинику) и зажаренных на открытом огне говяжьих ребер (кальби), покупкой изделий местных мастерских. Еще одним популярным туристическим развлечением было фотографирование на память в традиционных костюмах. Потребительское желание ощутить на себе разницу культур шло вразрез с официальной риторикой ассимиляции, которая подчеркивала одинаковость народов Японии и Кореи.
В начале ХХ века стали популярны поездки в Маньчжурию. В основном местами посещения были поля сражений Первой Японо-китайской и Русско-японской войн. Самой важной точкой был Порт-Артур — место начала войны, принесшей Японии славу империалистической державы. Военные монументы в основных городах считались священными местами, они подтверждали власть Японии над Маньчжурией, напоминая посетителям о жертвах, которые были принесены ради этого. Железная дорога «Мантэцу» спонсировала путешествия по Северо-Восточной Азии знаменитым писателям — Нацумэ Сосэки, Рюноскэ Акутагаве, Акико Ёсано и Дзюнъитиро Танидзаки, которые выпускали статьи или путевые заметки о своих поездках по Маньчжурии и Монголии. После Маньчжурского инцидента 1931 года и последующей японской оккупации для комфорта туристов была построена обширная дополнительная инфраструктура. В новой современной столице Маньчжоу-го Синкё (Синкё — японское чтение; по-китайски Синьцзин, ныне Чанчунь) путешественники могли выбрать по своему вкусу японский, китайский, корейский или западный ресторан. Многие играли в гольф или ходили на лошадиные скачки. Особенно туристы любили город Мукден за его экзотику и сувениры: там можно было увидеть мавзолеи маньчжурских императоров Цин; также популярностью пользовался Дайрен, где гости заходили за покупками на традиционные разноголосые уличные рынки.
Другие аспекты культуры в тылу
В японском тылу государство организовывало работы в поддержку военной промышленности, контролируя заработную плату, чтобы направить трудовую силу в стратегически важные экономические секторы. Однако важнейшими были военные потребности в человеческих ресурсах. К августу 1945 года на военную службу были призваны 7,2 миллиона человек. Поскольку заводы лишались рабочих, для поддержания выработки приходилось применять принудительные методы. Государственный закон о мобилизации давал государству право регистрировать всех мужчин в возрасте от 16 до 59 лет, а также незамужних женщин от 12 до 39 лет в качестве потенциальных призывников для работы на заводе. В реальности женщин никогда не мобилизовывали, однако оказывали на них сильное давление, чтобы те «добровольно» пошли работать на предприятия, обслуживавшие военные нужды, и в не бывалых ранее количествах шли в тяжелую промышленность. Когда трудовых ресурсов и после этого не стало хватать, государство обратилось к школам, призвав как солдат миллионы учеников средних и старших классов на работу на заводы боеприпасов. Военнопленные и подневольные работники из Кореи и других колоний занимались самой тяжелой, опасной и грязной работой, например добычей угля в шахтах.
