Умение женщины подобрать привлекательные и нестандартные комбинации цветов считалось ключом к ее характеру и выражением эстетической реакции на смену времен года. В литературе и дневниках часто встречаются детальные описания таких ансамблей. Мурасаки Сикибу (978–1014?), создательница «Повести о Гэндзи», отмечала в своем дневнике: «На государе были обычные придворные одежды — широкие штаны-хакама. Государыня же поверх обычной алой накидки надела накидки цветов сливы, свежей зелени, ивы, цветов ямабуки. Поверх этого — накидка лиловая, а потом еще одна — бледно-зеленая с белым. Крой одежд и их цвета выглядели необычайно современно»
[19]. Обратной, уродливой стороной этого любования элегантностью и красотой в эпоху Хэйан была погоня за общественным признанием собственного чувства прекрасного, что видно из многочисленных соревнований, описанных в конце этой главы, которыми занимали себя аристократы той эпохи. Придворные жестоко сплетничали о тех, кто совершил эстетическую ошибку; нечувствительность к прекрасному могла даже стоить карьеры при дворе. Дневники и художественные произведения эпохи Хэйан изобилуют примерами нелицеприятных отзывов и порицания недостатка вкуса у других. Так, вышеприведенный отрывок из дневника Мурасаки продолжается замечанием, что две придворные дамы обнаружили погрешности в расцветке рукавов. Писательница Сэй Сёнагон (966? — 1017?), автор «Записок у изголовья» (о них см. далее), была мастером колкостей и высмеивала некрасивых, неловких и самовлюбленных людей, а также тех, кто не умеет себя вести — храпит, сморкается или оставляет дверь открытой.
Придворная жизнь четко делилась на мужскую и женскую. Оппозиции мужского/женского, публичного/приватного и китайского/японского часто накладывались друг на друга. К примеру, общественные здания — государственные учреждения или буддийские храмы — воспринимались как мужские владения и были построены с использованием китайских архитектурных элементов: черепичных крыш с загнутыми краями, черепичных же или каменных полов в соответствии с китайской геомантией. Для частных резиденций, где жили женщины, были характерны тростниковые крыши и деревянные полы. Мужские и женские эстетические и эмоциональные идеалы богато отражены в литературе и изобразительном искусстве. Идеалом мужской красоты было круглое лицо, выбеленное пудрой, крошечный рот, узкие глаза и небольшая бородка. Мужчины щедро умащивали свою одежду и волосы благовониями. По литературным свидетельствам, идеальный мужчина также должен быть чувствителен к красоте и не бояться плакать, расставаясь с возлюбленной или будучи тронутым красотой природы. Мускулистые же мужчины, заросшие волосами, наоборот, считались непривлекательными. Идеал женской красоты во многом похож на мужской: то же густо набеленное лицо, тот же аккуратный округлый рот. Белая кожа была знаком принадлежности к аристократии, а для достижения должной степени белизны использовали пудру. На эту основу женщины обычно наносили румяна и красили губы, брови выбривали и рисовали густые черные брови выше естественной линии (см. илл. выше). Существовал также обычай чернить зубы при помощи смеси железа и уксуса; эта практика под названием охагуро в последующие эпохи продолжится среди замужних женщин и куртизанок. Тех же, кто пренебрегал этими процедурами, считали отвратительными, поскольку их зубы ужасно блестели. Важной составляющей женской привлекательности были волосы — прямые, блестящие, разделенные пробором и очень длинные, в идеале до пола. Мелькнувшей вдали изящной прически часто бывало достаточно, чтобы возбудить интерес потенциального любовника. В одном эпизоде «Повести о Гэндзи» герой безнадежно влюбляется в девушку, которую видел только мельком со спины.
В период Хэйан аристократки пользовались довольно высокой степенью свободы и безопасности, что не так часто встречается в японской истории: они имели юридическое право вступать в наследование и владеть собственностью, так что у дочерей высокопоставленных родителей обычно был независимый доход и собственный дом. Как видно из брачной политики клана Фудзивара, императорские жены и в замужестве могли продолжать жить в своем родном доме, избегая таким образом тирании свекровей. Девочки были желанными детьми, поскольку путем их удачного замужества можно было продвинуться в придворной иерархии. За руку прекрасных аристократок шли целые баталии, поскольку те могли родить не менее красивых дочерей. По сравнению с мужчинами-аристократами, которым все еще приходилось выполнять общественные обязанности, у женщин благородного происхождения было больше свободного времени, которое они посвящали литературе и художествам. В результате почти все заметные авторы расцвета эпохи Хэйан — женщины. Более того, иногда мужчины даже писали стихи или дневники от женского лица: например, так сделал писатель Ки-но Цураюки (872? — 946?) в своем «Дневнике путешествия из Тоса» (Тоса никки).
Возможной причиной для таких ухищрений было то, что женщинам разрешено было использовать фонетическое письмо кана, известное под названием «женское письмо» (оннадэ), что позволяло им свободнее выражать свои чувства и мысли на родном языке. В отличие от них, «серьезные тексты» о государстве, религии и философии составлялись мужчинами — учеными, священниками, государственными деятелями — на классическом китайском языке. Хотя многие аристократки знали классический китайский, но, чтобы иметь возможность выражаться на родном языке, женщины эпохи Хэйан использовали слоговую письменность кана, произошедшую от упрощенных китайских иероглифов. Китайскую каллиграфию можно разделить на три стиля: кайшу (яп. кайсё) — иероглифы прописываются четко и разборчиво, написание близко к печатному; цаошу (яп. сосё) — с легкими, изогнутыми, элегантными знаками; и синшу (яп. гёсё) — нечто среднее между ними. Курсивный сo, или так называемый травяной стиль, трансформировался в письмо кана, и с его помощью можно было писать по-японски. Обратите внимание, что все три стиля по сей день широко используются в других формах японского пространственного дизайна, например в устройстве садов и цветочных клумб. В результате на кана писали как женщины, так и мужчины. Они создали множество разнообразных текстов, включая стихи, дневники вроде «Дневника путешествия из Тоса», «Дневника эфемерной жизни» или «Дневника Мурасаки Сикибу», сборники заметок о всякой всячине, как «Записки у изголовья» Сэй Сёнагон, народные сказки и длинные художественные нарративы, как широко известная «Повесть о Гэндзи», о которой мы поговорим подробнее далее в этой главе.
Хотя женщины эпохи Хэйан пользовались известной степенью уважения и независимости, конфуцианские и буддийские доктрины вообще не ставили под вопрос мужское превосходство и подчиненность женщины. Буддийское учение утверждало, что женщина, будь она сколь угодно добродетельна, не может получить перерождение в более высшее существо, прежде чем переродится мужчиной. Конфуцианские «Три послушания» предписывали женщине подчиняться отцу, братьям и мужу. Несмотря на все свои привилегии, аристократка, не вовлеченная в непосредственные придворные обязанности, была вынуждена проводить жизнь взаперти. Находясь дома в присутствии посторонних, за исключением ближайших родственников и слуг, она должна была прятаться за ширмой или занавесом, проявляя свой тонкий вкус только краешком рукава, как бы случайно показавшимся из-за ширмы (см. илл. выше). Женщине высших сословий редко разрешалось покидать дом, а когда она все-таки выезжала, ей постоянно приходилось скрываться от чужих глаз. В экипаже она пряталась за занавесями; если же выходила пешком, то набрасывала на голову тонкую накидку, дополнительно закрывая все это низко посаженным головным убором с широкими полями. Не испытывая недостатка в прислуге, аристократки эпохи Хэйан были освобождены от домашних забот, включая воспитание детей, и посвящали себя поэзии, каллиграфии и музыке, проводя таким образом время в ожидании письма или визита супруга или возлюбленного.
