Стихотворения «Синкокинсю» написаны в более меланхолическом и торжественном тоне, чем «Кокинсю» эпохи Хэйан, в которых в основном демонстрируются изящество и игра слов. Особенно горьки два стихотворения буддийского священника Сайгё (1118–1190), известного своими стихотворениями о долгих путешествиях в одиночку, которые позднее вдохновляли Мацуо Басё (см. главу 7).
Возле заглохшего поля
На одиноком дереве
Слышен в сумерках голос:
Голубь друзей зовет.
Мрачный, зловещий вечер.
Далеко от всех,
В ущелье меж горных скал,
Один, совсем один,
Незрим для взоров людских,
Предамся тоскующей думе
[36].
Однако самым характерным для средневековой эпохи литературным жанром был военный эпос (гунки), изобилующий сведениями об исторических событиях и сражениях с Х по XIV век Эти произведения отражали ценности и культурные идеалы приходящего к власти воинского сословия. Подобно греческому эпосу, «Илиаде» и «Одиссее», такие истории первоначально рассказывались слепыми монахами-песнопевцами, которые запоминали сюжеты и пересказывали их под аккомпанемент бивы — инструмента, похожего на лютню. Многие из них не записывались на протяжении долгого времени после событий, о которых повествовали. Так, хорошо известная версия «Повести о доме Тайра» оставалась изустной до 1371 года. В таких военных историях смешивались правда и вымысел: они были основаны на исторических событиях, но часто искажали деяния отдельных воинов или вводили выдуманных персонажей. Следуя за взлетом военного сословия, эти истории прославляли храбрость и воинскую доблесть, идеализированно-романтически описывая военные походы и свершения на полях сражений. Из этих произведений видно, какие ценности исповедовало воинское сословие: в первую очередь это верность господину, вплоть до пожертвования собственной семьей или своей жизнью для спасения сюзерена. Особенный почет в них полагается тем воинам, которые ведут аскетическую жизнь, контролируют свои эмоции и желания ради победы.
Эти идеи станут основой для так называемого кодекса бусидо — пути буси, или самурая. Кодекс не получил серьезного развития вплоть до последующих веков, когда наступил период мира; именно в мирное время понадобилось рациональное объяснение статуса и привилегий воинского сословия, более не жившего войной. Героический эпос изображал доблестных воинов, которые высоко ценят свою честь и статус. Встречаясь на поле брани, каждый из противников оглашал свою родословную и заслуги, чтобы оценить, достойный ли противник ему попался. На самом деле война была куда хаотичнее и грубее. Воины охотно занимались обманными маневрами и партизанской войной; они убивали невинных и сжигали деревни в погоне за победой и наградой.
В эпосе изображения воинского и аристократического сословий заметно отличаются. Поскольку многие истории сочинялись придворными, в них описывались неприглядные различия между утонченными придворными манерами и воинской грубостью. Эта разница с живостью передана в «Повести о годах Хогэн», описывающей ночную стычку 1156 года между войсками Тайра и Минамото, вызванными в Киото, с одной стороны, императором Госиракавой, а с другой — императором в отставке Сутоку, когда спор между ними перешел в военные столкновения в столице — впервые за последние 300 лет. В этой истории воин клана Минамото Минамото-но Тамэтомо рассказывает Сутоку и его министрам свой план битвы, советуя напасть ночью на дворец Госиракавы, поджечь его с трех сторон, а с четвертой поджидать спасающихся и добивать их. Министр Левой руки Фудзивара-но Ёринага отвергает такой план как «грубое решение, которое даже не обсуждается», поскольку недостойно, когда борьба между императорами принимает такие мошеннические и бесчестные формы
[37].
В «Повести о смуте годов Хэйдзи» («Хэйдзи-моногатари»), рассказывающей о нападении Минамото на войска Тайра-но Киёмори, обосновавшиеся в столице в 1159 году, дается редкое описание поджога и резни придворных, устроенных воинами. Здесь Минамото-но Ёситомо принимает тот самый план, предложенный Тамэтомо, и поджигает дворец экс-императора Госиракавы:
А что творилось во дворце на Третьем проспекте, и сказать страшно. Воины перекрыли все ворота и подожгли дворец со всех сторон. Огонь свирепо вздымался к небу, ветер неистово поднимал клубы дыма. <…> воины убивали их стрелами и рубили мечами. Кто не сгорел в огне, того поражала стрела, а кого не достала стрела — тот горел в огне. Убегая от стрел, спасаясь от огня, люди бросались в колодец. Те, кто оказался внизу, нашли смерть в воде. Кто наверху — тех завалил пепел и горящие головни от рушащихся в пламени многоярусных павильонов. Выживших не было
[38].
Воины из восточных провинций, принадлежавших Минамото, считались самыми опасными и свирепыми: умелый всадник мог натянуть самый большой лук, способный пробить доспех. Воины с востока были закалены в боях и выглядели особенно стойкими по сравнению с вассалами Тайра-но Киёмори и сёгуна Асикага, разнежившимися от роскошной жизни в столице. Разница между такими «придворными воителями» и их противниками из провинции с горечью описана в эпизоде «Смерть Ацумори» из «Повести о доме Тайра», в котором Ацумори, юный командир отряда Тайра, встречает Кумагай-но Наодзанэ, вассала Минамото. Ацумори богато одет по придворной моде: «На всаднике светло-зеленый панцирь, книзу переходящий в темно-зеленый, на кафтане вышиты журавли, на голове двурогий шлем, у пояса меч с золотой насечкой, под всадником серый в яблоках конь под седлом, украшенным позолотой»
[39]. Наодзанэ грубо стаскивает воина с коня, сбивает с него шлем, чтобы отрубить ему голову, но останавливается, увидев красавца с напудренным лицом и начерненными зубами. Он хотел бы оставить юношу в живых, но боится, что Ацумори попадет в лапы его более жестоких товарищей, поэтому сам с огромным сожалением отрубает ему голову. Среди вещей убитого находится флейта, которую подарил его деду император Тоба, и Наодзанэ восхищается, что воин взял с собой на поле битвы такую ценную и изящную вещь. Этот эпизод был описан в бессмертной классической пьесе театра Но «Ацумори» кисти Дзэами, в которой призрак юного воина является священнику, ставшему реинкарнацией Наодзанэ, и объявляет ему, что, хоть раньше они и были врагами, теперь они товарищи в буддийском законе.
