Молодежь поняв, что сейчас попадут во двор, соскочили с седел на землю, подняв из-под ног брызги грязной воды из луж. Во дворе послышалась беготня дворни. Из отдаления суровый женский голос подал команду:
– Эй, кто там есть? Яков, Сувор! Огня несите!
Наконец створы ворот разошлись в стороны, и путешественники ввели лошадей во двор, уже заполненный людьми, осветившими подворье факелами. От терема тот же женский голос снова отдал приказ челядинам:
– Лошадей у витязей примите, олухи!
Ищенко и Веретень, освободившись от транспортных средств, неспешно прошли в глубь двора, по дороге при свете факелов пытаясь рассмотреть жилой комплекс и его хозяйку.
Огромный деревянный терем в ночную пору смотрелся несколько пугающе, вымокшей под осенним дождем громадой нависнувший над центральной площадкой периметра. Свет из узких окон-бойниц отбрасывал призрачную тень. Задрав головы, на широком и высоком крыльце, со множеством ступеней, в свете колыхавшегося на холодном ветру огня разглядели две женские неподвижные фигуры. Впереди стояла немолодая худая и стройная женщина в черной однорядке до пят, с покрытой платком головой, под которым угадывался головной убор типа кокошника. Теперь уже можно было распознать, что на лице ее, по-стариковски бледном и серьезном, практически не имевшем морщин, глаза выдают удивление от самого вида гостей. Вторая, молодая да пригожая, фигуристая и легкая как тростинка, одета была в веселого колера одежду, встречала прибывших с улыбкой на устах и с деревянным корцом в руках.
Глядя на молчавших хозяев снизу вверх, задрав голову, прошли по ступеням мимо оружных воинов у подножия крыльца. Воины с суровым видом взглядами пропускали мимо себя пришлых, можно было догадаться, что случись чего, за хозяек эти псы порвут любого.
На предпоследней ступени по обычаю поклонились.
– Здравы будьте, витязи! – послышалось приветствие старшей хозяйки. – Отведайте сбитня с дороги.
По кивку старшей молодка протянула Андрею корец. Отпив половину, тот сунул остачу Веретеню, поблагодарив за обоих.
– Проходите в дом, – пригласили гостей в терем.
За дверью обнаружился большой, потонувший в полусумраке зал, освещенный глиняными светильниками. Деревянные стены в призрачном свете отдавали белесой желтизной бревен. Широкий длинный стол темного дерева, у стен сундуки и лавки, окна не по-русски задрапированы плотными занавесями, в темени не понять, какой расцветки, на полах домотканые ковры, явно местной работы – такая вот обстановка.
Их усадили за стол, а челядь споро выставляла на стол съестное. Обе хозяйки не донимали особыми вопросами, угощали да заставляли прислугу подливать в чаши хмельной мед. Если Ищенко воздерживался от хмельного, то Веретень, не стесняясь, запивал им блюда из рыбы и овощей. На столе присутствовало скоромное – пост. Кривич предполагал, что основной разговор предстоит после ужина, и угадал. В течение всей трапезы молодка практически не проронила ни слова, лишь прыскала смехом в кулачок. Старая, напротив, говорила о хозяйстве, дороге, стольном граде Ростове и боярах, населявших его, о соседях, а убедившись, что гости насытились, подала голос прислуге:
– Пошли вон!
По тому, как быстро челядь ретировалась из светлицы, Андрей осознал, кто в доме хозяин и насколько крепко рука этой женщины держит всех в кулаке. А молодка-то настоящая красавица! Бросив мимолетный взгляд на молодую хозяйку, Андрюха почувствовал, как горячая волна поднялась от паха вверх. Длительное воздержание дало о себе знать.
«Куда поднимаешься, сволочь! А ну лежать, зараза такая! Эта женщина не для тебя. Ежели невтерпеж будет, мы с тобой кого-нибудь попроще, вон хоть из прислуги, поимеем. Лежать, я сказал!»
С такими мыслями до него не сразу дошло, что хозяйка затеяла теперь уже серьезный разговор. Хозяйка выжидающе смотрела в глаза сотнику.
– Прошу прощения, о чем вы спросили?
– Я спрашиваю. Какая нужда привела тебя к нам в медвежий угол?
Настала пора колоться!
Боярыня Снежана с интересом слушала рассказ приезжего о жизни в Киеве своего племянника Романа, о их встрече в Переяславском княжестве, о путешествии по дорогам Руси, событиях и гибели пограничного погоста. Гибель самого Романа восприняла стойко, в отличие от невестки, которая тихо залилась слезами, хоть и не видела никогда воочию самого Романа. Андрей выложил на столешницу Романов оберег.
– Вот, – сказал Снежане. – Велел Военегу передать.
Побарабанив пальцами по столешнице, старая боярыня заглянула чужаку в глаза, словно рентгеном просветила его мысли.
– Сам-то ты какого роду-племени будешь? Какому богу молитвы несешь? Может, безбожник, языческих истуканов прославляешь?
Андрей встрепенулся.
– А хоть бы и так? Я последнюю волю погибшего исполнил, спасибо за хлеб-соль, поспать мы можем и в Листвянке.
– О, какой колючий! Значит, славишь ушедших богов. Н-да!
На лицо Снежаны наплыла тень мыслей, она в раздумье отстранилась от стола, по-новому рассматривала сидевшего напротив нее. Андрей хмыкнул, медленно развязал тесемку на вороте рубахи, откинув вышивку на полотне, показал на груди Романов крест, взятый на память о друге. Лицо хозяйки прояснилось.
– Чего ж сразу-то…
– А что изменилось? Какая разница, во что человек верит? Или скажешь, что среди христиан гнили не встречается? Так позволь не согласиться. Среди них ее быть может даже больше чем среди язычников. Многие переняли от византийцев жажду наживы. Золото застит глаза. Как там, в Псалтири сказано: «Злоумышляет грешный против праведного и скрежещет на него зубами своими; Господь же посмеется над ним, ибо видит, что настанет день его. Оружие извлекли грешники, натягивают лук свой, чтобы пронзить нищего и убогого, заклать правых сердцем. Оружие их пронзит сердца их, и луки их сокрушатся. Лучше праведнику малое, нежели многое богатство грешным. Ибо сила грешных сокрушится, праведных же укрепляет Господь. Ибо грешники погибнут, праведных же милует и одаривает. Ибо благословляющие его наследуют землю, клянущие же его истребятся. Господом стопы человека направляются. Когда он упадет, то не разобьется, ибо Господь поддерживает руку его. Молод был и состарился, и не видел праведника покинутым, ни потомков его просящими хлеба. Всякий день милостыню творит праведник и взаймы дает, и племя его благословенно будет. Уклонись от зла, сотвори добро, найди мир и отгони зло, и живи во веки веков».
Ищенко говорил как по-писаному. В свое время в моменты отдыха он от нечего делать изучил единственную имеющуюся у Романа книгу от корки до корки, а на память свою никогда не жаловался. В отличие от священников средневековья, в большинстве своем не умеющих без книги и двух слов сказать, не то чтобы трактовать ее, он, как показало время проведенное в десятом веке, оказался неплохим аналитиком, разложил все прочитанное по полочкам.
– Часто ты, боярыня, праведников встречала?
