– Помилуй бог, хозяин! – удивился десяцкий охраны. – Сколь уж везли, ни разу на берег не сводили. Сейчас-то зачем такое делать?
– Да ты никак в первый раз подрядился на сей маршрут?
– Оно так. Мы ранее все больше по Славуте лодьи сопровождали, только после войны с Полоцком нашего брата переизбыток, вот многие и подались кто куда за лучшей долей. Мы вот в Курске пока осели.
– Понятно. Так вот, живой товар сведешь, потому как дальше пороги на реке. Ночь переночуют, а с зорькой их, скованных цепями, поведешь по берегу.
– Добро, сполним.
Кормщик на рулевом весле, видать, зная дорогу не хуже купца, уже в сумерках приткнул ладью на береговой песок природного пляжа, умудрился оставить места для соседних плавсредств. Судовые команды, сойдя на берег, разводили костры, ставили на них большие таганы, начинали готовить горячую пищу.
Рабов кормили плохо. По краюхе зачерствевшего хлеба утром и вечером. Хлеб можно запить водой. Пей сколь хочешь, воды много! Туда же и оправляйся. Сторожа ни на миг не выпускали челядников из поля зрения. Кто его знает, они хоть и получили душевный надлом, а пристежка цепи к кольцу и присмотр никогда не лишние. Ну, а ежели преставится кто за дорогу, на все воля богов!
Освободившись от рабов, ладьи будто и не почувствовали облегчение. Носы судов, чуть вытащены на песок, на корме чувствовалась осадка при избыточном перегрузе, борта к ней по-прежнему глубоко сидели в воде. К стоявшему у воды старшине каравана, в темноте пытавшемуся что-то разглядеть возле кормы, подошли остальные купцы, владевшие лодьями.
– Что там, Гнат? – первым спросил дородный бородач.
– Вот, прикидываю, может, суденышко след разгрузить малость перед залавком и порогами?
– Да каки таки там пороги? Одно названье! О прошлом разе прошли, и в этом бог милует.
– Ох, Скиба, как же мне хочется верить, что ты прав!
– А-а! Оставь, Ксаверич. День был муторный, шебутной, идем, выпьем медку, поедим, да на боковую! Товар твой, – купец мотнул головой в сторону рабов, темной массой усаженных поодаль на песок, – мы, конечно, за малую долю провезть согласились, но будь они неладны, хлопот много. Так что неча возжаться по ночи с грузами.
– Ой, верно кажешь, Миней! Завтрева помимо порожков к ночи печенежский град минуть не получится. Река зигзагом идет, почитай назад возвертает да к новым порогам приводит. Самое говенное место по всему пути. Пошли, братцы, скоро кулеш готов будет.
Соглашаясь с мнением остальных, Гнат Косой, плетясь в конце общества, тем не менее почти про себя выказал свое отношение к печенежской столице:
– Шарукань! Стойбище в степи на берегу реки. Они называют это сборище степных разбойников и оборванцев в юртах городом.
Не такая уж и короткая апрельская ночь, а речная прохлада заставила не только рабов жаться друг к дружке, но и свободных людей из купеческого каравана к утренней зорьке придвигаться к почти потухшим кострам. Выставленная охрана, борясь со сном и утренней сыростью, не смогла пересилить «час волка», безбожно дремала, пристроившись кто где смог. Лишь один из ее числа встрепенулся, продирая спросонья глаза, очумело прислушался к тишине, присоединившей к себе лишь шум течения реки, показалось, наверное, отдаленное ржание лошади в степи. Нет! Все тихо. Действительно показалось.
* * *
– Изай, нужно сказать Ашину о том, что урусы на своих больших лодках заплыли в пределы земель нашего рода.
– Зачем? Это купцы, не воины. Они не будут покушаться на наши стада, утром усядутся на весла и уплывут вниз по реке. Тем более Благородному Волку сейчас не до них, на завтра назначено погребение Хазарат-бобо.
– Эх, ничего ты не понимаешь! – в сердцах произнес молодой голос пастуха, выражения лица которого Изай не мог разглядеть в темноте ночи. – Пять лодок это жирный кусок для всех! Не нужно идти в набег. Кто осудит Эль-Бори за добычу, взятую в степных пределах?
– Купцы – табу!
– Ай, не говори ерунды! Если все сделать по-тихому, то никто их и не хватится. Мало ли препятствий на дальней дороге. В общем, скачи к нашим пастухам, продолжайте выпасать скотину, а я подамся в стойбище, может, чего и выгорит. – Жур, потянув повод, развернул жеребца, тронул пятками ног ребра животины. – Чу-чу!
Скачка ночью по дикой степи может обернуться для всадника такой неприятностью, как потеря лошади. При быстром беге всегда есть вероятность того, что нога животного может угодить в сурчиную нору. Жур не стал испытывать удачу на прочность. Легкой рысцой он погнал жеребца по кратчайшему расстоянию к стойбищу и, лишь когда зоря подсветила степные просторы, перевел бег животного в галоп.
Проснувшаяся ото сна степь постепенно наполнялась звуками жизни. Впереди показалась поросшая дубами и колючим кустарником балка. Места эти Жур мог пройти с закрытыми глазами. Он здесь родился, и это уже была его земля. Направил жеребца по натоптанной тропинке к оврагу между порослью молодняка, сплошь заросшей стелющейся и обильно цветущей лапчаткой. Весна, все цветет. Пологий северный склон длинного оврага почти сплошь зарос пионами, которые уже набрали бутоны. Проехав по нему, выскочил с противоположной стороны, увидел на границе степи и поросли балки зверьков, во множестве сидящих у своих нор. Байбаки. Утро заставило проснуться и их. Заставило заняться повседневными делами. Были эти грызуны большими, явно сытыми. Завидев всадника, они тревожно засвистели, выражая свое недовольство появлением чужака и предупреждая зазевавшихся об опасности.
– Порасплодилось вас, тварей! – огрызнулся на их свист Жур.
Соскочил с коня, взявшись за повод, неторопливо повел его. Вся округа была оприходована их норами, и пока пробирался через кучки препятствий, все время слышал их предупреждающий свист «Чив!». Зато, когда смог снова сесть в седло, дал волю жеребцу, понесся во всю прыть по бескрайним просторам.
Еще издалека увидел вежу родного стойбища – укрепленный лагерь кибиток, на каркасы которых натянут войлок. Помимо воли сравнил привольную жизнь в своем стойбище с жизнью города. Сейчас их аил встал становищем в дневном переходе от столицы орды, и то если не пускать коня рысью, а гнать его всю дорогу в галоп. Журу не раз доводилось бывать в городе, ставке великого князя, мог все сравнить. Единственное, что у них было лучше, это красота мест у городской черты, величие курганов-некрополей. Это да-а!
Вдоль реки, верстах в трех от ее берега, возвышались среди буйства трав семь курганов, в них были захоронены самые заслуженные предводители и «герои», доводившиеся нынешнему хозяину орды кровными предками. Чуть дальше на юг, отодвинувшись от воды, но держа водную магистраль под неусыпным оком, раскинуло свою территорию главное стойбище княжества – Шарукань. Идеальное закрытое от ветров место для стойбища. Здесь есть и река с незаболоченным берегом, и родники, и даже источник топлива – поросший лесом овраг с восточной стороны. Основой городу послужили десятка полтора каменных строений, огороженных крепкими стенами с воротами, явно далеких по времени происхождения, выстроенных из белого камня в два этажа, с элементами архитектуры и орнамента, никак не связанными с нынешними хозяевами степи, их окружали сотни юрт кочевников, имеющих все основания считаться горожанами.
