– Что такое, Никита Онежич? – оглянувшись, спросил тот.
– Ну, т-ты…
– Все путём, – отвлекшись, присел у трепыхавшегося неподалеку раненого татя, пытавшегося отползти в сторону леса. – Знаешь ее?
Тать, оставив попытку отползти, со страхом в глазах посмотрел парню в лицо.
– Знаю.
– Кто такая?
– Полюбовница Будилы, нашего атамана.
– Ну и на что она рассчитывала?
– Дак ведь не первый раз в личину Белой Бабы рядилась, и всегда получалось, и с рук сходило. С вами первыми промашка вышла.
Почувствовав над собой нависшую тень, Удал обернулся, вставая из присяда в полный рост. Купец услышал все, что хотел.
– Тьфу! – в сердцах сплюнул наземь. – И до чего же народ ушлый, прости, Господи!
Его меч с замаха опустился на шею замолчавшего татя, прекратив мучения того и останавливая его жизненный путь на бренной земле. Купец размашисто перекрестился.
– Синица! – повышая голос, позвал старшего приказчика. – Синица, живой?
– Тута я, батюшка, Никита Онежич!
Тщедушный приказчик будто из-под земли вырос пред ясны очи хозяина.
– Ты давай, Синица, распорядись в караване. Раненых татей дорезать и всю падаль к лесу отнесть, хай дикий зверь полакомится их телами. Все оружье собрать, кажный знает, что кому причитается. Что с бою взято, то свято. Своих болезных обиходить да на возы сложить. Мертвым могилу ройте вот на той полянке. Место то доброе, погибшим почесть окажем и прохожий путник, увидав, глядишь помянет.
– Все зробим, батюшка!
– Пошевеливайтесь, время к обеду подходит. Идем, Удал, в теньке присядем, Синица без нас дело знает. За трофей не беспокойся, все пособирают, обсчитают, а я уж звонкой монетой расплачусь с тобой. Выручил ты нас всех, и упредил, и от гибельного шагу с бабой лихой избавил. – Горестно мотнул головой, почти выдохнул: – Илюху жаль! Но, видать, его время пришло, такую уж долю ему бог положил.
17
Взгляд волхва, как луч всеострый,
Раздвигает тьму и время,
Видит дней грядущих тайну
И событий наступленье.
Оттого слывёт провидцем.
Николина Вальд. Волхвы
Петушиный крик под самым окном разбудил его, заставил в одно мгновение вспомнить, что он у цели своего пути. Утренняя зорька окрасила небо за окном в лазоревую синеву. Пора вставать. Всеми конечностями потянулся на лавке, вдохнул запах сена, набитого в подушку новому постояльцу подорожного двора.
Хорошо-о! Выспался так, как не высыпался давно. Интересно, Никита поднялся или после волнений долгого перехода будет отлеживаться до третьих петухов? Нет, ему точно пора вставать и начинать поиски волхва. Все расчеты с купцом могут и подождать. Купец привез товар и ближайшие две седмицы отсюда никуда не двинет, а найти его на торгу не составит большого труда.
Одевшись, быстро сбежал вниз по неширокой деревянной лестнице, очутился на первом этаже опрятного длинного зала, с выскобленными рядами столов. Харчевня. Еще вчера, когда отмечали счастливое окончание путешествия, подметил, какие огромные две печи, сложенные из дикого камня для обогрева помещения в зимнее время, поставлены друг напротив друга у самых стен. Ставни на окнах открыты, прохладный воздух со двора приносил влажную свежесть со стороны реки. Под притолоку, в щели меж ошкуренных бревен, помощницы хозяина насовали веток полыни.
Не успел проскочить к выходу, когда услышал голос самого хозяина постоялого двора, Фроди Синеуса, обращенный к нему с легкой хрипотцой и неискоренимым акцентом:
– И куда в такую рань собрался? Вона и слобода еще спит, народец горны в кузнях разжечь не успел, а тебе припекло. Уборная на заднем подворье. Помнишь ли?
Хозяин вышел из-за стойки навстречу гостю, сейчас было отчетливо видно, как он подволакивает правую ногу, и то, что на правой же руке, которой опирался о столешницу, отсутствуют сразу три пальца. Пытливый взгляд уцепился за одежду приезжего, выискивая приметы, по которым можно определить, съезжает клиент или останется погостить.
– Дело у меня. Уезжать пока не собираюсь. Мне бы к капищу сходить, Фроди, – сказал хозяину. – Дорогу не подскажешь? А то приехали ночью, попили-поели и сразу спать. Вымотались.
– Оно и понятно. Так-так, значит, Славьих богов решил проведать! Оно по повадке видно в тебе воина, понятно, что к Перуну идешь. Такие, как ты, редко к Роду ходят, а про Ладу и Мару я уж и не говорю.
Скандинаву, видно, было не с кем перемолвиться словами, а хотелось. В прошлом воин, а теперь калека, он и постоялый двор-то выкупил, чтоб не так сильно чувствовать ущербность и находиться меж людьми. Удалу, напротив, хотелось побыстрее слинять с глаз.
– Так куда идти-то?
– Известно, как за ворота выйдешь, ошую вороти, мимо кузней пройдешь, у самого Дона увидишь хозяйства кожемяк и красильщиков, так ты вверх по течению прими и иди до дубравы. Вот в ней капище и найдешь.
– А есть там кто из волхвов?
– Странный у тебя вопрос. Где ж им быть, по-твоему?
– Добро, спасибо!
– Хм!
Добро то, что народ еще только просыпался, поэтому редко кто видел бежавшего по посаду человека. А он, не имея больше терпежу, несся по указанному маршруту, и даже в «царстве» кожемяк и красильщиков кожи, находившемся на отшибе, наверное не почувствовал стойкий отвратный дух. Ему было не до того. Вот сейчас он найдет Велимудра, и вернется к нему утерянная память, глядишь, и не будет больше на свете Удала – калики перехожего. Родится кто-то иной, тот, кто помнит свою суть, свои корни.
Вот и изгородь частокола. Набитая сотнями ног дорога вывела к почерневшим от времени щелястым воротам, раскрытым для любого, кто с открытым сердцем пришел к Славьим богам. Внутри на ухоженном подворье истуканами застыли вырубленные из цельных стволов деревьев лики древних богов пантеона славян, перед каждым на подставках видны принесенные в дар предметы людского почитания: колечки, монеты, цепочки и медальоны. Все в основном из серебра с глазками из полудрагоценных камешков, грубой обработки. В мисках лежит еда – приношения древним родичам.
– К кому пришел? Кого славить хочешь, пришлый?
Обернувшись, Удал увидел молодого волхва, тихо подошедшего к нему со спины и смотревшего на него с интересом. Худощавый, стройный, одетый в длинную, до самых колен, рубаху, расшитую хитрым орнаментом по вороту и широким рукавам, волхв без явной необходимости опирался рукой на резной посох. Пряди длинных, цвета спелого колоса волос бередил ветерок, а голубые пытливые глаза пытались заглянуть в душу. Служителя культа заинтересовало то, что в попытке самостоятельно определить желания и побуждения человека, в столь ранний час решившего прийти на капище, зрак соскальзывал с пришельца, рассеивался. Что такое? Ведь он уже самостоятельно мог просчитать многих. Многих, но не этого.
