Между тем с улицы раздавались непонятного происхождения звуки, завершившиеся отборным русским матом, потом ненадолго все стихло. Снова послышался людской говор и звуки, издаваемые лошадьми. В дверь громко затарабанили, и Ленка, узнав голос Горбыля, с радостью бросилась откидывать щеколду.
– Сашка, – повисла на шее со слезами. – Бабулю подстрелили, гады!
– Значит, все-таки не успел.
Сашка, отодвинув девушку в сторону, прошел в избу и, не обращая внимания на ушастую, глазастую мелкоту, склонился над бабкой, разглядывая, в какое место угодила стрела. Ведунья приоткрыла глаза, замутненным взором всмотрелась в Сашкино лицо.
– Что же ты, Брячиславна, так подставилась? Судя по лежкам, эти козлы тебя давно выпасали.
– Вот, Олексаша, такое со мною случилось. Думала успею, подозревала воры за рухлядью пожаловали.
– Ага, а это киллеры, мать их так, свисток им в задницу, прогуляться вышли. Людогор, где ты там? Кладите бабку вместе с Сувором на стол.
Аккуратно взгромоздили Павлину на стол, та ойкнула, ощутив боль.
– Полегше, трутни косолапые.
– Батька, да мы и так…
– Ленка, чего стоишь, уставилась, иди сюда, свою бабку лечить будешь. Ты давай, Брячиславна, командуй. Сразу не скопытилась, чего ж теперь о смерти думать. Ты еще нас всех переживешь, болезная!
– Спасибо, Саша, за слова твои ласковые, – интонация ехидства проступила из уст знахарки. – Вы меня под локотки аккуратно приподнимите. Та-ак. Олена, смотри. Наконечник стрелы видишь?
– Да, бабуля. Он из спины, считай, на вершок вышел.
– Вот и хорошо. Саша, у тебя сил поболе, обломи его. Только помни, что остальная стрела во мне торчит.
– Не боись, старая, я мигом, не больно и без анестезии.
Со стороны бабкиной спины послышался звук ломаемой сухой рейки.
– Ой!
– Все, все, Брячиславовна, вот наконечник, – Сашка продемонстрировал окровавленный наконечник печенежской стрелы.
Отдышавшись, старуха, глянув полными слез глазами на Сашку, молвила:
– Теперь резко выдерни сам черен.
– У тебя, Брячиславна, выпить чего есть?
– Я потерплю уж как-нибудь.
– Да нет, я для себя. Чтоб в руке твердость была.
– Я тебе, лайдоку, щас такого зелья налью, чтоб руки были твердыми, как камень, а в портах естество в мякиш превратилось.
– Ну коли шутишь, по-оехали… – Сашка схватил черенок стрелы обхватом и резко дернул.
Бабкино сознание провалилось в небытие, из раны хлынула кровь.
– Ленка, дальше уж ты сама, Сувор тебе поможет. Пойдем, Людогор, улов поглядим, глядишь чего интересного узнаем.
Горбыль вместе с Людогором вышли из избы. У коновязи стояли привязанные к ней три пары лошадей. Трое наворопников, оживленно о чем-то болтая, не обращали внимания на тела татей у себя под ногами. Один тать был связан кожаными ремешками по рукам и ногам, лежал, монотонно поскуливая на одной ноте. Тело второго распростерлось, раскинув руки, лицо выпачкано кровью, между широко открытых глаз аккуратно торчал арбалетный болт.
Горбыль подошел к бойцам, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Говорил о чем-нибудь пленный?
– Батька, дык мы эту падаль и не спрашивали, – за всех ответил Ослябь.
– Поставьте его на ноги. Сам поспрашаю.
Сильные руки вздернули живого татя кверху, поставив его перед сотником. На его бледном лице, испачканном грязью, еще непросохшей после дождя, виновато бегали глаза, не желая остановиться и взглянуть в лицо стоявшему перед ним человеку.
– А скажи мне, чмо болотное, кто ж ты у нас будешь? Трут или Умысл?
Осознав, что кривичи знают их имена, разбойник совсем скис, если бы не было больно, откусил бы себе язык, чтоб только не общаться со страшным лысым воином, по повадкам и внешнему виду явно варягом. Так ведь больно, а боли он боялся всегда.
– Ну? – взял татя за плечо рукой, сжав его, будто клещами.
– А-а-а! Я – Умысл. Трут вона, дохлый лежит. Это он в бабку из лука стрелил.
– Ага, а ты, значит, вроде как и ни при чем, просто погулять вышел. Так, что ли? Ну-ка, парни, снимите с него рубаху, оголите до пояса. Раз этот козел говорить не желает, надо будет его маленько помучить.
– Скажу! Скажу! Все скажу! Что ты хочешь услышать, боярин?
– Ну, это же совсем другой разговор. Давай, дружище, рассказывай все с самого начала. Хочу услышать, что ты нам будешь петь.
– Я петь не могу. Прости, у меня песни петь никогда не получалось.
– Ха-ха-ха! – русичи покатились от хохота, от словесной непонятливости рецепиента.
– Ох-хо-хо, ну насмешил, клоун. Ладно, не можешь петь – словами рассказывай. Давай, слушаем тебя.
От услышанного с лиц разведчиков сошли улыбки. Под боком обосновался матерый зверь, спланировавший действия убийц. Организовал для себя базу, нашел помощников. Что он будет делать дальше?
Не верить сказанному не было причин. Смущал только вопрос, почему грек траванул дружину Военега? Ответа на этот вопрос Горбыль найти не мог.
В тот же день бабку перевезли в городок, Ленку, естественно, тоже, оставив на хозяйстве в избушке домовитую нежить. А уже через два дня, вместе с уходом эскадры Рагнара Рыжего, в городок черепашьим шагом приползли слухи о том, что в землях соседнего боярина не все гладко. По ночам на селища нападают упыри, убивая людин и скот, не гнушаясь даже дворовыми собаками.
– Бред какой-то! – выразила свое мнение Галина. – Разве такое возможно?
– Еще и как возможно, – сощурилась бабка, услыхав такие речи. – Ведь чего удумал, мерзавец, он ведь сразу несколько ходов просчитал и исполнил. Сами смотрите, любезные мои. Оборотил боярина и дружину его в упырей – это, во-первых. Меня, старую, из строя вывел, конечно, он считает, что убили меня, это во-вторых, слухи до Гордеева городища дошли, это в-третьих. И наконец, вы, услыхав обо всем случившемся, пошлете помощь северянским селищам.
Бабка Павла призадумалась ненадолго и продолжила:
– Что собой упыри представляют, вы, конечно, не знаете. Посланная вами помощь, придя в селище, будет уничтожена, люди испиты и сожраны. Да он умелец, этот ваш византиец. Таких по округе днем с огнем не найти.
– Делать-то что, Брячиславна? Я так понимаю, тут без литры выпитой не разобраться, – зачесал в затылке Горбыль.
– Ленка пока в этом деле вам не помощница. Я поранена, тоже только вам обузой буду. Придется тебе, Санечка, самому постараться, а я научу как.
– Ты научи, а я уж постараюсь.
– Тогда слухай. Колдун обратил дружину Военега в упырей. В глухую полночь, выходя из могил, где лежат они нетленными трупами, рыщут по округе в поисках живой крови, оружия им непотребно, их оружие – зубы, крепкие, словно стальные капканы, сокрушают практически любую преграду, способны прогрызть дубовую дверь, лишь бы добраться до плоти человеческой.
