– Отчего думаешь, что в каком-нибудь из этих городов не сядут на корабли и не отплывут в Византию морем?
– Э-э-э! Сотник. Города – одно название только. На самом деле поселения греческие, вроде наших городищ будут. Окромя рыбачьих шаланд там кораблей нет. Иногда купец товар привезет. Так на том корабле разве что два десятка воев уплывут. Вот только по всему югу, на побережье, у богатых ромеев замки стоят, исарами прозываются. Не бог весть какие укрепления, но время на них потратим, ежели в бой вступим. Их там с десяток натыкано.
– Обойти можно?
– Там мы вдоль них и пройдем.
– Как мыслишь, с Горзувитов куда дальше пойдут?
– Дале? Дале, недалече Ай-Тодор, мыс святого Федора, там от харакса Харакены большак до самого Херсонеса имеется, иа Милитари называется, что по-нашенскому Военная дорога. Мыслю, что из Херсонеса до Царьграда греки на кораблях отплывут.
– Да-а! Скажи, а что такое харакс?
– Это по-ихнему крепость.
– Значит, эти орлы мало того, что продукты получат в городах, так еще и крепостью прикроются.
– Другой дороги все едино нет. Через горы с лошадьми ни они, ни мы не пройдем, а пройдем, так время упустим, – влез в разговор Лютень.
– Есть задумка, сотник, – хитро блеснули глаза Кудлая.
– Говори.
– В Алустах посадим два десятка воев в рыбачью шаланду, больше не разместим, с попутным ветром, под парусом, обогнем юг Таврики и высадимся в одной из бухт. Поднимемся на горку и оседлаем Военную дорогу.
– Да, нападем на туеву хучу византийской кавалерии и погибнем смертью героев. Так?
– …!
– Другие предложения есть?
Воины прислушивались к разговору командиров, попутно использовали минуты вынужденной передышки, так внезапно выпавшей в дороге. Вопрос о возможной гибели не застал никого врасплох, это было время, когда к своей жизни люди относились несколько по-иному, славяне считали пребывание в этом мире переходом коридора в мир Ирия. Все молчали, спокойно глядя на командира, верили, что он примет правильное решение.
– Если других мнений нет, тогда вперед. Направление на Алушту!
9
Павел с товарищами и воинами Беляна рассчитывал догнать монзыревское воинство за два-три дня, но так уж случилось, даже загоняя лошадей, они натыкались на следы воинской колонны. Монзырев торопился. На границе русских земель заставил перегрузить все имущество и продовольствие на вьючных лошадей, купленных в двух встреченных на пути городищах. Из неповоротливой гусеницы дружина превратилась в мобильную, большую группу, за день проходившую дневной переход в шестьдесят-семьдесят километров пути. Шли по следу Святославова воинства, не отвлекаясь на видимых издали кочевников. Степной воздух напоен запахом сухих трав, а из земли уже вовсю лезла зелень молодых побегов травы. Изредка на пути попадались балки, а саму степь то здесь, то там бороздили, перегораживая проход, овраги, с бегущими ручьями криниц на дне некоторых из них. Дышалось легко, еще солнце не пекло как в середине лета в этих местах, угадывалось присутствие большой реки впереди. А на ночных привалах, расположившись у костров, кривичи отдыхали по-походному, лежа на попонах, стреножив коней, не сгоняли их в табуны, а расположив тут же подле себя.
С первых же дней Толик твердой рукой подмял под себя всю черниговскую вольницу, сколачивая влившиеся подразделения в дисциплинированную дружину, натаскивая правильно нести дежурства по охране походного стана, поправляя любые поползновения в стороны разгильдяйства и лени. Силой своего характера и непререкаемого авторитета у родовичей заставил бояр малых отрядов забыть претензии на свое мнение, насаждая единоначалие. А требованием ежевечернего доклада о состоянии людей и лошадей в отрядах после марша первоначально приводил бояр в замешательство. Но вскоре даже ночные обходы ночлега дружины, постов и секретов стали обыденностью.
Только после переправы через Днестр Пашка догнал дружину. Удивленный и вместе с тем тревожный взгляд Монзырева заставил Павла улыбнуться в ответ, обнявшись с Николаичем, и сказать:
– Все в порядке, батька!
– Тогда почему ты здесь?
– Гостинец тебе привез от бабки Павлы, ну, само собой и приветы от жены и всех наших. Есть новости.
– Та-ак. Воевода, – окликнул старого варяга Монзырев, – это сколько мы уже в пути, как из Чернигова вышли?
– Почитай вторая седмица на исходе.
– Объявляй привал. Пусть люди отдохнут, помоются в реке. Боривой, начинайте готовить горячую пищу. Олесь, разошли вороп по округе, пусть проведают безопасность этих мест. Тебе приказываю отоспаться, ходишь как привидение с кругами под глазами. Ратмир, от твоей сотни охрана, выставь посты и разъезды.
– Херсир, не рано ли на привал встаем? Ярило еще даже не в зените.
– Ничего, Гунарович, завтра наверстаем. Выходной сегодня, айда, новости из дому послушаем.
Лагерь, как разбуженный пчелиный рой, загомонил, задвигался у зарослей и деревьев на берегу большой реки. Заполыхали огнем костры, в казанах закипела уха. Люди смывали с себя дорожную пыль, купали лошадей. Мишка, вернувшийся из передового дозора, спрыгнул с лошади прямо в объятья Павла, скалил зубы в довольной улыбке, соскучился по родным. Монзырев тихо вздохнул: «Эх, ведь по нашим понятиям еще дети совсем. А здесь они уже взрослые, в нашествие печенегов выжили, в крови умылись, повезло, что не отравились нею. Теперь опять веду на войну. Все ли вернемся?»
Сидя у костра, где собрались все дружинные сотники, воевода Олесь – начальник разведки, подошедшие бояре – командиры своих малых отрядов, Пашка докладывал Монзыреву о состоянии дел в городище, о том, как Горбыль водил воинов уничтожать появившихся по соседству упырей. С гордостью произнес фразу о том, что отряд вернулся без больших потерь.
– Молодцы, – кивнул Монзырев.
Рассказал о неудавшемся нападении на ведунью, о дорожных приключениях, стычках с купленными византийцами разбойниками. Слушая рассказчика с интересом, Ослябь и Храбр молча стояли за спиной Павла, лишь иногда соглашаясь, кивали, переживая повествование старшего, народ тихо делился впечатлениями об услышанном.
Достав из шитого ранца шкатулку, Павел протянул Монзыреву.
– Подарок тебе от бабки, батька!
Толик открыл коробочку, заглянул в нее. Сидевший подле него воевода тоже глянул. На донце шкатулки лежал нож, поблескивая на солнце клинком, тесьмой прочно привязанный за рукоять к деревянной дощечке.
– Х-хы! Привязали-то зачем? Да и для чего это мне бабка нож передала?
– Позволь, батька? – Пашка протянул руку к шкатулке. Получив ее обратно, развязал узлы на тесьме, аккуратно извлек нож за рукоятку, показал всем длинное тонкое лезвие клинка. Резко размахнувшись, вогнал нож себе в грудь.
– А-ах! – вырвался возглас из уст всех присутствующих. Воины, занимавшиеся делами неподалеку от собрания командиров, дернулись к костру, еще не поняв, что так поразило собравшихся.
