– Да где ж ему быть? В плавнях ховаются и скотину туда же увели. Самое время поганым с набегом появиться, вот старейшина наш, Бажан, ежели не запамятовали, и распорядился уходить. А тут вы!
– Не повезло печенегам в сей год, сотник Горбыль с малой дружиною через ваши земли пройдет. Скоро здесь будут. Так что иди, давай, оповести Бажана, хай выходит встречать. У вас переночуем.
– Это я мигом! – заулыбался Скотень и со всех ног бросился в сторону реки.
Подняв клубы пыли, в селище на рысях вошла неполная сотня кривичей, одетых и оружных так же, как и передовой дозор.
– Спешиться! – подал команду крепкий, с полностью бритой головой, горбоносый вой, лет тридцати с хвостиком. Спрыгнув со своей лошади, обернулся к подскочившему Людогору.
– Батька! Людин в Рыбном нема, поховались по плавням, набег копченых ожидают. Вошли в контакт с местным наблюдателем, отправили звать старейшину. Дозоры в сторону степи направлены.
– Хорошая работа, Людогор. Эйрик, прими коня. – Горбыль перебросил повод через голову скакуна, сунул узду в руки находившегося поблизости отрока, распорядился: – Бойцам обиходить и напоить лошадей.
Направился к знакомому тыну, за которым в зелени кустов проглядывала окнами изба старейшины, попутно наблюдая за действиями подчиненных. Прибывшие вои по-деловому, без суеты располагались в северянской деревне. Душа Горбыля радовалась, глядя на бойцов, взращенных его трудами, сердце сжималось от осознания того, что уже завтра, рано утром они, под его командованием, пройдут нелегкий путь по территориям, занятым потенциальными врагами.
Войдя в калитку, сотворенную хозяином из ивовых прутьев, Сашка оказался в палисаде у дома, где стоял стол, втиснутый меж фруктовых деревьев, укрывавших зеленью листьев место отдохновения. Уселся на одну из лавок, откинувшись назад. «Хорошо! Так бы сидел и не дергался. Иногда так мало надо человеку для полного счастья, просто посидеть да отдохнуть. Вот только не думать не получается. Особенно сейчас. Ведунья зря беспокоиться не станет, а вообще тяжело жить в веке, где понятие «связь» не существует как таковое. Вот и думай теперь, как там Андрюха и где его сейчас леший носит. Вот уж действительно год начался, зима беспокойно прошла, весна такая же, уже и лето на двор смотрит».
А началось все для него, Сашки Горбыля, совершенно не по намеченному Монзыревым плану. Кануло в лету дело с упырями, Горбыль готовил свою сотню к летнему походу в степь, когда однажды вечером после «трудового» дня в комнату к уставшему Сашке заглянул озабоченный чем-то Олег.
– Батька, там тебя Галина просила зайти к ней, когда умоешься и в порядок себя приведешь.
– А че там у нее за тема ко мне?
– Не знаю, не интересовался. Только вот от бабки Павлы гонец прибыл. Может, вести какие принес?
– Ладно, спасибо, что передал.
Галина встретила Сашку взволнованной речью, обычно спокойная, в этот раз протарахтела как из пулемета:
– Саня, толком ничего не знаю, поняла только, что с Андреем беда может приключиться. Седлай коня, езжай к Павлине. Узнаешь все, приедешь, расскажешь. Да-а, и ее с Ленкой сюда привози. Людмиле рожать скоро, а если бабка рядом будет, то и мне спокойней.
– Ну, мать-боярыня, ты задач на ночь глядя напихала. Ладно, поехал выполнять. Скажешь завтра Людогору, чтоб с орлами без меня занятия начинал, а я только к обеду, чувствую, подтянусь.
– Передам.
Прискакавшего к заветной избушке Сашку ведунья, как в сказке, без лишних слов накормила, напоила и, цыкнувши на взволнованную чем-то Ленку, уложила спать, только и сказав:
– Утро вечера мудренее. Проснешься, уведу тебя к заветному месту, там и поговорим, сам все поймешь. А мне неча лишний раз язык о зубы бить.
Вот так, сказала как отрезала. После слов ее Горбыля не на шутку потянуло в сон. Глаза закрылись, отсутствовало желание и силы даже согнать с груди разъевшегося бабкиного котяру, умостившегося и урчащего тихий кошачий мотив. Так и заснул.
Показалось, лишь миг назад закрыл глаза, а уже сквозь сон донесся скрипучий бабкин голос:
– Вставай уж, витязь! Утро. Ярило вот-вот взойдет, и нам пора. Хоть и недалече идти, а все ж пораньше с делами управиться потребно.
Собранная в дорогу Ленка вывернулась из-за бабкиного плеча, за что тут же получила упрек ведуньи:
– Ты-то куда, пигалица? Дело важное. Мы, девка, сей день без тебя обойдемся.
– Как же это, бабушка?
– Я сказала, дома будь, – припечатала старческую ладонь о столешницу Павлина. Глянула на Сашку. – А ты, Олекса, зброю-то свою в избе оставь, да пояс распусти, да поршни сымай, босым пойдешь.
– Так ведь холодно. Замерзну.
– Сымай, сказала. Узлы, какие на одежде есть, распусти.
– Понял, – со вздохом откликнулся Горбыль. – Куда хоть идем? И зачем?
– Все узнаешь в свое время, а сейчас вон из избы. Да-а, и крест с выи сыми, неча им светить в заповедном месте.
Поеживаясь, стоя у тропы, растирая через рубаху замерзшие мышцы на теле, молча костерил бабку на чем свет стоял, глядя невинными глазами в выцветшие от времени глаза ведунье.
– Пойдешь за мной, молчи всю дорогу, неча нам с тобой говорить. Подойдем к кринице, встанешь перед ней на колени, как руку на плечо положу, наклонись над водой, смотри и слушай.
– Куда смотреть?
– Я тебе твоими же словами отвечу, можешь обижаться. В воду смотреть будешь, конь педальный! Усек?
– Ага.
– Все, идешь за мной.
Тропа повела в зелень леса. Вставшее солнце пробудило гомон птиц. Слегка закоченевший Сашка плелся за простоволосой, тоже босой, идущей в одной нательной рубахе, бабкой. Павлина легко, словно не было за плечами многих десятков лет, отмеряла шагами лесную дорогу. В деснице ведунья несла небольших размеров узелок. Вскоре до Сашкиных ушей донесся звонкий голос ручья, а уже за извилиной поворота он увидел криницу, стены которой были аккуратно выложены гладкими камнями, успевшими порости зеленым мхом. Деревья отступали от родника метров на шесть-семь, образовав над местом колодец, уходивший кронами в небо.
Пропустив Горбыля перед собой, Павла слегка толкнула его в плечо, и тот бухнулся перед самим родником на четыре кости. В лицо пахнуло прохладой, а перед глазами образовались маленькие буруны из песка на дне под водой. Знахарка распустила узелок, сгорбившись возле Сашки, легкими движениями стала бросать в прозрачную воду пучки сухой травы, заговорила громким, зычным голосом, расцвечивая плетение заклинания:
Встану поутру рано,
У родовых богов благословясь.
Пройду из ворот в ворота,
Войду из дверей в двери.
Перейду чисто поле,
Пройду айною, звериной тропою.
Амбала амболою, мимо жиги дорожного,
Приду к кринице с чистою водою,
Приведу сына Сварогова Олексу.
Ты, родник, не замути воды,
Ты, криница, покажи побратима его Андрия,
Ты лес-батюшка, донеси голос его.
– Смотри, витязь, слушай!
