Оказавшись внизу, скопившись за огромными валунами, совершили бросок к кораблю. Уже не маскируясь, шлёпая ногами по сыпучей, гладко обработанной морем гальке, с обнаженными мечами, со щитами в руках напали на судовую бригаду. В один миг из раскрытых глоток раздалось подбадривающее каждого кривича громкое «ура!». Позади нападавших воев заработали «снайперы». У Андрея в сотне был специально подготовленный десяток бойцов, которые занимались только отстрелом из луков противника. Когда основные силы шли на приступ, шли в атаку, или стояли стеной в обороне, эти десять воинов занимались только тем, что расстреливали самых рьяных врагов и их командиров. Вот и сейчас шорох летящих стрел привел к тому, что греки, схватившиеся за оружие, не имеющие брони на теле, полегли в первую очередь. Остальная команда купца встала как по команде на колени перед напавшим внезапно противником, подняв руки с раскрытыми ладонями над головой. Кто-то упал ниц, распластавшись на камнях, закрыл руками голову и, со страхом подвывая, ожидал смерти или рабства.
– Давай, братцы, сгоняй их в кучу к отвесной скале, все оружие отобрать! – отдышавшись, распорядился Андрюха, смахнув капли холодного пота со лба. – Второй десяток, залазь на посудину, сбрасывай в море всю рухлядь. Кудлай!
– Я, сотник.
– Проследи, чтоб на корабле остались только жрачка и вода. Готовься рулить этой скорлупой.
– Слушаюсь, батька! – Расплылся в щербатой улыбке обычно смурной Кудлай.
Время подгоняло бойцов, неутомимо, ни на миг не замедляя свой бег. Совершенно не обращая внимание на усаженных на голыши пляжа греков, кривичи сноровисто выбрасывали со струга купеческие вещи, не заботясь о том, что многие товары падали прямо в воду. Глядя на этот беспредел, сам купец, хозяин груза, толстый с гладко выбритыми щеками и бородой человек небольшого роста глазами провожал очередной тюк с товаром, принятый морской волной.
– Всё! – встретившись глазами с Андреем, оповестил Кудлай.
Кивнув в ответ, сотник мысленно примерился к лодке. Пятнадцать метров в длину, по восемь весел с каждого борта, с узким корпусом, не шире четырех метров, на ее борта были кверху нарощены доски, проконопачены и просмолены наново после шторма. На эту посудину можно было поместить до восьмидесяти человек, но с увеличением веса и скученностью людей лодка имела бы медленный ход. Андрюхины оставшиеся с ним тридцать восемь бойцов – это был оптимальный вариант плавания на ней.
– Сталкивай баркас на воду, отходим! – скомандовал сотник.
Бросив оторопевших от невнимания к ним греков на берегу, команда, оттолкнув лодку с мелководья, как тараканы, полезла в неё.
– Первый десяток разобрались по веслам левого борта, – командовал Кудлай. – Второй десяток по правому борту.
Бойцы усаживались на банки, вталкивали весла в уключины, неумело берясь за отполированное руками гребцов дерево весел.
– Левый борт, поднять весла! Правый борт, весла на воду. На себя тяни-и! Еще раз тяни-и! Еще раз!
Лодка неуверенно поворачивалась кормой к берегу.
– Оба борта, весла на воду, и-и на себя тя-яни-и! И ра-аз! Ра-аз! – командовал Кудлай. Струг тем не менее, несмотря на неопытность гребцов, набирал скорость, отходил от берега.
Кудлай глянул на стоявшего рядом Ищенко, высказался:
– Ничего, втянутся. Выйдем из бухты, поставим парус, ветер попутный.
И снова обратился к гребцам:
– Веселей, братцы! И-и раз!
Вторая вахта русичей, пока незадействованная в гребле, с интересом наблюдала за берегом, мимо которого проходил корабль. Кольчуги воины прятали в походные мешки. Плавание началось.
Лупус, прислонившись к стенке остывающего очага, устало наблюдал за дверью хижины. За ней раздавались крики Таис, возня и глухие удары в дерево стен изнутри. Последствия своего колдовства он даже не представлял, знал только то, что женщина должна погибнуть, выступив жертвой в его деяниях. И вот наступил момент, когда колдун почувствовал, что все кончено, прекратились крики и возня, только громкий шорох напоминал о том, что в доме находится что-то живое. Лупус поднялся на ноги и сделал шаг к порогу. Сильный удар в дверь заставил его остановиться, еще один удар привел к тому, что дверь сорвалась с петель, сделанных из кожаных ремешков, и на порог высунулось нечто, что могло присниться только в страшном сне. Через порог протиснулись мохнатые лапы-сгибатели, оттолкнувшись, перенесли туловище черного цвета, на котором из тени хижины проступили очертания бородатой головы. Из ворса бровей проступили четыре пары глаз, уставившихся на стоявшего перед домом колдуна. Лупус завороженно смотрел на плод своего колдовства. Еще шаг, и перед ним во всей красе стоял тарантул, стоял паук-волк, гроза степной мелкой живности. Но какой? Величиной с теленка, черного цвета, на панцире спины виднелся витиеватого узора серый крест, словно вышитый на плюше. Четыре пары глаз излучали ненависть и чувство голода. Из-под шелковистой бороды его виднелись клыки-хелицеры, каждый длиной в локоть. Паук, изучив стоящего перед ним человека, направился к нему, медленно переставляя свои конечности. За первым пауком, будто из норы, из дверного проема полезли еще четверо таких же созданий проклятого, нетерпеливо отталкивая друг друга, пытаясь первыми пролезть в дверь. Жилая постройка, подвергшись воздействию силы, скрипела, шаталась, но стояла.
Лупус наблюдал за всем этим, лишь протянул навстречу монстрам руки ладонями вперед, шептал текст заученного еще в молодости наговора. Он замечал, как мохнатые существа, остановившись, поджали под себя огромные лапы.
– Да будет так, по велению темного! – закончил он наговор.
Его мозг, его мысли вдруг тесным образом переплелись с мыслями гигантских насекомых, сроднились с ними. Лупус ощутил в себе чувство дикого, всепоглощающего голода, излучаемое всеми пятью пауками. Он на правах хозяина этой волчьей стаи отдал мысленный приказ, сойти по тропе к морю и затаиться в камнях, напасть на тех, кто пройдет мимо, убить их и насытиться.
Поднявшись на конечности, пауки друг за другом уползали вниз по тропе, оставив колдуна у остывшего очага.
Смахнув холодный пот со лба, Лупус подошел к ощерившемуся пустотой дверному проема дому. На полу распростерлось растерзанное тело женщины. Таис, еще недавно полная сил и здоровья, с остатками былой красоты на лице, сейчас было не узнать. На полу лежала мумия старухи, обтянутая пергаментом кожи под лохмотьями одежды. Пауки, вырастая и набираясь сил, выпили из нее всю кровь и все соки.
Вздохнув, колдун забросил на плечо свою облегчившуюся после ритуала сумку, повернувшись, пошел вслед за пауками. Выйдя к неширокому подножию тропы, сделал шаг в сторону, залег за высоким зеленым кустом. Ждать пришлось долго. Он окидывал взглядом местность из укрытия, пытался подметить схроны спрятавшихся пауков, почувствовать их шевеление, но не заметил ничего. Лишь связующая нить дикого, нечеловеческого голода и ненависти ко всему живому, пульсирующая в мозгу, выдавала то, что сами пауки на месте, контролируют проход и ждут часа, чтоб напасть на жертву.
