– Свободной смене черпать воду! – пересиливая шум стихии, проорал Кудлай, направляя нос судна к набегающей волне.
Все, кто был свободен от весел, приняли участие в игре, зовущейся «борьба за живучесть плавсредства». Ведрами за борт выливали воду, при этом людей мотало из стороны в сторону так, что куда там «американским горкам».
– Перун, помогай нам! – выкрикнул кто-то из русов.
Словно в ответ на возглас, из разверзшихся туч светлой стрелой пронеслась молния, осветив недалекий берег, возвышавшийся стеной скал, а вскоре божественный свет догнал запоздалый раскат грома, взорвавший тишину совсем неподалеку от судна:
– Гу-гух-рщух, – пронеслось над стихией.
– А-а-а! – выкрикнул кто-то во тьме, скорее всего тот, у кого сдали нервы и напрочь сносило крышу.
– Я тебя, козлина, самого за борт брошу, – прокричал в темноту, в сторону вопля Андрюха. – Всем работать! Мать вашу туды через коромысло.
Снова вспышка, на миг осветившая все вокруг и показавшая отвесными стенами вздымавшиеся скалы суши. Теперь уже всем стало понятно, что надеяться с волной ворваться в одну из бухт и пристать к пляжу невозможно. Сейчас нужно было только одно, выгребать подальше от суши, не дать буре расколотить в щепки скорлупу с людьми.
– Гу-гух-рщух!
И люди как заведенные выполняли работу по своему спасению, каждый на своем участке.
Ближе к утру дождь прекратился, в серой мгле распогодившихся туч люди уже хорошо различали друг друга; в сиреневых тонах виднелись очертания далекого берега. Волны и ветер сделались явно слабее, хотя стихия продолжала еще держать форму. Усталые, вымокшие до нитки люди сонными мухами ползали по судну, выполняя монотонную работу, но все уже знали, что выиграли свой бой с природой и остались живы. Кормчие, Кудлай и Лютень, сломанными куклами повисли на кормовом весле, лишь подправляя киль судна в приемлемую сторону.
– Вот и рискнули-и! – вырвалось возмущение из уст Кудлая, когда мимо него от борта к боту пробирался Позвизд.
– Ну, всяко бывает… – отмахнулся тот, подол его длинной рубахи и левый рукав были выпачканы в блевотине, морскую болезнь для многих еще никто не отменял.
С появлением солнца волнение улеглось еще существенней, и Кудлай распорядился ставить парус. По закону подлости, отвесные скалы и каменистый берег остались далеко за кормой. Весла убрали, и утомленным соплеменникам Андрей разрешил спать. На корабле, идущем под косым парусом, не спали только он да Кудлай с Лютенем.
Немного оклемавшись, Кудлай уже крепко держал кормовое весло. Косо глянув на пригорюнившегося Ищенко, молвил, обращаясь к нему:
– Ничто, батька, Горзувиты прошли. Прошли Форос, а сей ночью и Палакль. Небось видал в сумерках огни на берегу? Это мы его и прошли, теперь на полдень повернем и в одной из бухт пристанем. А там уже пехом по горам наверх. Как ты любишь говорить, оседлаем иа Милитари – Военную дорогу.
– Эх, Кудлай, твоими бы устами, старый, да мед пить. Нам бы успеть. А не успеем, всю жизнь потом вместо меда говно хлебать придется, причем полными ложками. Ой, как перед Монзыревым стыдно-то будет.
– Эт да-а! Боярин за такое шею свернет.
Какое счастье, никуда не надо торопиться! Это можно понять только после того, как за плечами у тебя нелегкий, долгий путь, полный опасностей и тревоги за порученное тебе дело.
Еще вчера Лактрис, рвавший жилы себе и подчиненным, сегодня успокоился, привел свои мысли в порядок, решил дать отдых всей своей неполной тагме, отдохнуть самому. Горзувиты, небольшое поселение греков в прекрасной долине у огромной спускающейся в море горы, похожей издали на разожравшегося медведя, встретило византийских легких кавалеристов если не с распростертыми объятиями, то все же доброжелательно. Комит не рассчитывал задерживаться надолго в нем. Пополнить припасы и вино во флягах, двигаться к вожделенному Херсонесу, вот и вся задача. Прибытие декарха Альбикерия и его рассказ о судьбе Лупуса и гибели отряда варваров, бельмом в глазу омрачавшего путь в Константинополь, поменяли планы комита.
«Жаль Лупуса, но признаться, человечишко был преотвратный. Сам себе на уме. Не ясно, какую выгоду для себя он преследовал, сопровождая славянского волчонка. Но все к лучшему. Теперь можно пару дней отдохнуть, расслабиться».
Лактрис послал гонца в Херсонес с объявлением о том, что, по приказу базилевса, его прибытия в порту должны дожидаться два военных корабля. Княжича велел посадить в один из казематов Горзувитской крепости, но при этом хорошо кормить – впереди еще предстояла длинная дорога, не дай бог, помрет от истощения. За такое император не осыплет милостью и наградами. Как бы самому не оказаться в темнице.
Василий выглянул в открытое окно в отведенной ему комнате, выходившее на вид Горзувитской долины. На горных массивах буйствовала россыпь дикой растительности, а вдоль гор тянулись чередой поля и виноградники, пирамидальные тополя и кипарисы навевали воспоминания о далекой родине.
– Ничего, пройдет совсем немного времени, и окажусь на землях империи, и синее небо над Константинополем будет улыбаться только мне.
– Батька, там ромейского гонца захомутали. Позвизд до тебя послал, сказать!
– Добро, скажи, сейчас приду.
Еще с утра Андрюхин отряд оседлал Военную дорогу, соединяющую Гурзуф с Херсонесом. Сотник, переживая за то, что византийцы могут проскочить место выхода славян, без устали гнал подчиненных в гору. Броня и оружие сняты и увязаны в тюки, каждый воин несет свой тюк на собственном загривке. Отрадно было и то, что горы Крыма в большинстве своем не похожи на вершины Памира, но попотеть пришлось изрядно. Выйдя к дороге, отрядные следопыты чуть ли не обнюхали ее и единодушно пришли к мнению о том, что в ближайший отрезок времени ни один отряд, насчитывающий более пятидесяти всадников, по этой дороге не проходил, причем в обоих направлениях. Обрадованный Ищенко разослал в обе стороны разведку с приказом определить место засады и возможность бескровного отхода от него после боестолкновения. Сейчас одна из посланных групп, с Позвиздом во главе, умудрилась перехватить чьего-то гонца.
Сильно помятый, но живой, перед Андреем прямо на дороге сидел, привалившись спиной к камню у обочины, воин в одежде всадника легкой тагмы и рукавом вытирал кровь из разбитой губы. Простеганный войлочный подклад под кольчугу, зеленого цвета, ниже колен, при падении смягчил удар о землю, способствуя тому, что воин ничего себе не сломал. Сотрясение мозга и порезы на лице, да разбитая ударом кулака губа, на всякий случай, вот и все повреждения.
– Н-ну, гусь лапчатый, и кто ж ты есть у нас такой? – с улыбкой херувима на лице задал вопрос пленнику Андрей.
– Батька, да он не понимает по-нашему.
– Тупой, что ли?
– Не-е, грек он.
– Ну да, ну да. Обшмонали? Что-нибудь нашли при нем?
Воин в возрасте, с развевающимся на свежем ветерке сивым оселедцем, протянул Андрею бумажный свиток.
