– Гандоны штопаные! – бросил в народ непонятое никем оскорбление.
Все произошедшее не укладывалось в голове, настолько быстро и сюрреалистично это было. В заключение Сашка из чистого хамства показал херсонеситам неприличный жест «стахановского движения». Махнул согнутой в локте рукой с кулаком и отогнутым вверх средним пальцем, даже не надеясь, что кто-то из этих дикарей поймет язык жестов будущего. Перебросил ногу через стену и спрыгнул в объятия своих бойцов.
– Какого хера ждем?
– Тебя, батька!
– Уходим!
Пробежали мимо горевших купеческих складов и амбаров. Какой-то из десятков смог поджечь жилища в квартале портовых таверн. На самой пристани шел бой, скорее похожий на избиение младенцев. Кривичи под руководством Людогора добивали остатки корабельных команд и прислуги. Разбив топорами устройство сифонов с греческим огнем на дромоне, подожгли его. Гурьбой влетели на хеландию, попутно добивая одиночек на палубах, затаскивали своих раненых товарищей.
– Батька, наши все… – оповестил Людогор.
– Руби концы!
Нечай – с одного конца судна, Звонислав – с другого топорами перерубили причальные канаты, веслами вместе с родовичами толкнули от пристани неповоротливое для неумех морское корыто.
На пристань, гремя оружием и бряцая доспехом, вбегали толпы негодующих жителей и военных полиса, выкрикивая проклятия захватчикам и грабителям. Запрыгнуть с пристани на отвалившее судно уже было нельзя.
– Людогор, – позвал Горбыль. – Отправь на весла по десятку бойцов с каждого борта. На кормовое поставь пару человек, но чтоб хоть приблизительно имели понятие, как им работать. Эйрика поставь, он все ж когда-то плавал.
– Найдем, батька.
– Балуй! Рылей!
– Нет Балуя. Погиб он.
– Сопли подотри, Рылей, мать твою за ногу. Закрыться с правого борта щитами. Врежьте из арбалетов по толпе. Видишь, бегут к нам, небось милостыню просить.
Слаженный залп в плотную толпу привел к тому, что передние бегуны, поймав болты своими телами, падая на мостовую, заставили спотыкаться и падать остальную толпу бегущих. По образовавшейся свалке был произведен еще один залп, прежде чем двигавшийся черепашьим шагом корабль смог развернуться и также медленно двинуться из Корсунской бухты.
Рассвет, вставший над гладью морскою, заставил поблекнуть краски пожара в городских кварталах, примыкающих к набережной полиса. На веслах хеландия был усажен весь отряд, включая командира. Двухпалубный хеландий пенил морскую волну, работать с парусами в отряде никто не умел. Корабль вдоль побережья курсировал на север полуострова.
– Людогор. Проверь запасы воды и съестного на корабле, – налегая на весло по левому борту, приказал Горбыль. – Нам до места встречи еще верст сорок вдоль побережья волочиться.
Спокойное море и ясное утро позволили издали рассмотреть городские постройки, купола соборов, снующие по городу точки, представляющие людей, а через пару часов – только дым над клерами. Остались позади горы Крыма, и Сашка с удовольствием отметил, что за бортом видна лесостепь, хоть иногда и со скалами вдоль побережья; это радовало глаз, после Чечни он перестал наслаждаться видами гор и красотами природы.
Плавание затянулось. Все расчеты Горбыля шли коню под хвост. Большое неповоротливое судно, рассчитанное на присутствие на нем команды умелых моряков и еще до ста двадцати человек морской пехоты, управляемое непрофессиональным кормчим и идущее на веслах с непривычными к ним гребцами, двигалось медленно, что называется, ползло по воде. И если бы у херсонеситов было чем догнать его, они бы с легкостью догнали и утопили судно.
Только к вечеру второго дня вышли к месту встречи с остальным отрядом, но приблизиться к берегу ближе чем на сто метров не рискнули, побоялись сесть на мель. Это не купеческий струг, который можно было вытащить на берег, а потом так же столкнуть на воду.
Разглядев поблизости от побережья костры и людей, вышедших к кромке моря, признали своих. Горбыль распорядился бросить якорь и втянуть весла на палубу. По причине отсутствия шлюпки разделся догола, чтоб легче было плыть. Оставил командование на Людогора. Взял в руки нож и выпрыгнул за борт. Вечернее море встретило его прохладной водой и легкой волной. Сашка саженками поплыл к берегу, ощущая, как прохлада проникает в тело, заставляет покрываться его гусиной кожей.
Почувствовав приближение мели, встал на ноги и побрел по песчаному дну к берегу, где радостные крики его бойцов оповестили о том, что люди счастливы увидеть своего командира, выжившего, захватившего чужой корабль и не бросившего их на произвол судьбы на чужбине.
Его, выбравшегося на берег, бросились тискать, передавая с рук на руки. И какое же было удивление, когда он попал в объятия не только своим наворопникам, но и совершенно неожиданно рыжебородому скандинаву Рагнару, а вместе с ним и другим родовичам, плававшим на дракаре.
– Ты-ы?
– Я, сотник Олекса!
– Как ты здесь?
– Идем к костру, согреешься, все обскажу.
– Идем к костру, батька! Снедать хочешь?
– Да сыт я, но замерз как цуцик.
Неподалеку на берегу, словно тоже почувствовав радость встречи, заржала лошадь, ответно подали голос другие кони. По песчаному пляжу гурьбой направились к кострам, галдя и перебрасываясь шутками, а с хеландия встречу на берегу наблюдали повеселевшие новоявленные моряки.
Уже сидя у костра, согреваясь добрым крымским вином, бойцы разграбили винные погреба в клерах, Сашка слушал рассказ Рыжего. Услышанное совсем не радовало. «Дракон моря», как пресловутый «Варяг» в начале двадцатого века, вступил в неравный бой с тремя кораблями греков. Отвлекая на себя неприятельскую эскадру, давая уйти судну с сыном князя Святослава на борту, Рагнар Рыжий подманил корабли противника к берегу и атаковал первым. Бой был жестокий и беспощадный, результат предсказуемый. Дракар, утопив один из кораблей, сам сгорел в пламени греческого огня. Горел корабль, горело море вокруг, покрывшись жирной пленкой, не давая спастись русам. Лишь полтора десятка воинов из Рагнаровой дружины, опаленные огнем, сбросив кольчуги, сумели проплыть под водой подальше от горящего дракара и добраться до берега.
Согревшись и слегка захмелев, Горбыль, покачав лысой головой, глянул на сидящего напротив скандинава, произнес, щуря глаз:
– Да-а, Рыжий! Если ты ругаешься матом, хлещешь водку, да к тому же еще и мудак, это не повод, чтоб я поверил, что твоя нурманская морда совсем обрусела. Ты устроил на море день открытых дверей в дурдоме. Все бегут и все навстречу.
– Это как это? – еще не понимая до конца, прав он или в чем-то виноват, Рыжий набычился.
– Ну скажи мне на милость, вот на хрена тебе сдались те византийцы, с которыми ты махался, лишившись дракара? Решил предметом мужской гордости помериться? Ну и у кого толще оказался? Ушли бы просто в ночь, ищи-свищи вас. А драчка это уж на крайняк. Не-ет! Ты сразу поперся крымчан мочить. Огнями себя осветил. Вот он, я здесь! Подходи – отоваривать буду!
