Утреннее солнце поприветствовало боярыню погожим деньком. Со второго этажа терема можно было хорошо рассмотреть, что жители городка давно встали и занимаются повседневными делами. Крестьянские избы и хозяйственные постройки при них раскинулись вдоль нешироких улиц, отходивших лучами от высокого дубового забора, огородившего боярский терем. Жители городка по примеру своего боярина тоже огородили свои дворы заборами, на случай прорыва ворогов за крепостные стены каждый двор превращался в маленькую крепость. Из печных труб на крышах домов вились, закручиваясь на ветерке, дымки. По открытому широкому коридору, на высокой крепостной стене, покрытой двускатной крышей, прошлась дозором пара караульных воинов. До Галкиных ушей донесся далекий перестук молотков, раздававшийся с окраины городища, там, где построилась кузнечная слобода. Боярыня всегда с большим интересом наблюдала за небольшим пятачком площадки, отведенным Монзыревым еще в прошлом году под торговые ряды, там с раннего утра шла бойкая торговля. В Гордеев городок с некоторых пор стали наезжать купцы из городов Руси, почувствовав к себе расположение власти, да и в самом городке образовалась небольшая купеческая община, во главе которой боярыня поставила Боривоя. Внимание боярыни привлек воевода Улеб, распекавший двух десятников городковской стражи, стоя у входа в сторожевую башню, находившуюся от терема на довольно приличном расстоянии, да и окно Галина не открывала, поэтому не слышала голоса старого варяга, а то, что он чем-то недоволен, поняла по мимике лица и жестикуляции рук.
– Что там?
Услышала за спиной еще сонный голос мужа. Галка развернулась от окна, улыбнулась Толику, радуясь в душе его присутствием рядом с ней.
Прошел уж месяц с тех пор, как в Гордеево городище вернулся хозяин. Давно успокоились домочадцы – да и весь городок – радостью встречи и печалью потерь. Зелеными листьями укутались ветви деревьев и кустарники, сочная трава поднялась по обоим берегам реки. Жители городища отсеялись ячменем и рожью на вспаханных клочках земли, а сейчас женщины занимались посадками огородов. Уже Мишка поднялся на ноги и семенящей, ковыляющей походкой совершал недолгие прогулки по внутреннему крепостному периметру, самостоятельно подняться на стены он был еще не в состоянии. Из всей разведывательно-диверсионной сотни кривичей домой воротились двадцать восемь человек, остальные полегли у стен Доростола и у порогов седого Днепра. Бабка Павла, оставив свое лесное жилище, вместе с Ленкой перебралась в боярский терем, ежедневно обходила раненых и увечных пациентов, вернувшихся с войны. Притихшая, замкнувшаяся в себе после гибели Андрея, Ленка отогревалась любовью в большом боярском семействе. Два дня назад Ратмир с женой и маленьким сыном, сопровождаемые тремя десятками бойцов, уехали в Чернигов навестить родителей, показать им внука, а еще отвезти черниговскому князю письмо от боярина Гордея Вестимировича.
Старейшины деревень и селений, узнав, что Монзырев вернулся, по очереди наведывались к своему родовому боярину – поделиться нуждами и радостями в подконтрольных им весях, спросить совета, предложить помощь, да просто посмотреть на него, исхудавшего, вернувшегося из дальнего похода.
Сотник Горбыль, отдохнув в городке пять деньков, больше не выдержав спокойной жизни, с десятком бойцов гарнизона, не участвовавших в походе, прихватив с собой чудом уцелевшего Эйрика, ускакал в объезд боярских владений, проведать самые дальние селища кривичей, а еще тянуло его как магнитом в далекую северянскую деревушку, туда, где когда-то распрощался с приглянувшейся ему русалкой.
– Что там? – задал вопрос Монзырев.
– Все хорошо, милый. Полежи еще, отдохни.
Толик потянулся лежа в кровати, чувствуя, что выспался и пришла пора подниматься. Война для него закончилась, началась реальность гражданских будней. Жизнь продолжалась, лишь на сердце появился свежий рубец незаживающей раны от потери близких ему людей. Словно услыхав мысли мужа, Галка подошла к кровати, присела на одеяло, прильнув к его груди, спросила:
– Опять переживаешь? Скажи, стоило оно того, идти за сотни километров от дома, чтоб потом многие не вернулись к родным очагам?
– Во всяком случае, историю стоило попытаться переиначить. Выходит, что мы слабы что-либо поменять в происходящей действительности. Прости, не получилось. У меня правда осталась пара вопросов без ответа, а ответ может дать кое-кто здесь, неподалеку. Сегодня я постараюсь завершить страницу нашей жизни, перелистнуть ее, чтоб не оглядываться назад. Гал, я ненадолго отъеду из городка, к вечеру вернусь.
– Сегодня?
– Да.
Она приподнялась над ним, кивнула, соглашаясь с его решением.
– Тогда поднимайся завтракать, а дальше поступай как решил.
– Распорядись, чтоб оседлали лошадь. В сопровождающие никого не назначать.
Он мелкой рысью шел вдоль реки, неторопливо несшей свои воды к широкому могучему Днепру. Извилистое русло змеей скользило у подножия высокого русского берега. Придержав лошадь, Толик с седла глянул вниз, на зеленые воды Псёла, улыбнулся в усы.
«Не широка, всего метров семьдесят-восемьдесят в ширину, да и не очень-то и глубока наша река. Однако нас от печенегов спасает. Берег со стороны Дикого поля пологий, а наш высокий, на такую верхотуру ни одна орда не взберется. На сотни верст броды редко имеются, да их еще и знать надо. К городку с того берега ходу нет, хоть и полого, но разлив поймы и глубина приличные».
Вспомнив о деле, пришпорил животное и, уже не отвлекаясь на красоты природы, на реку и птичий щебет, галопом помчался к поставленной цели.
Добравшись, соскочил в траву, привязал узду за ветви разлапистого кустарника, направился к корявым березам, стоящим особняком даже в большом лесу. Узловатые, искореженные стволы утопали в высокой, насыщенной ядовитой зеленью, траве. Подходя к уродицам, кинул взгляд на огромное, черное пятно кострища, за месяц так и не проросшее травяными ростками, последнее пристанище Святослава и погибших русов.
Остановившись, задумался, что делать дальше. Как вызвать голографического дедка, посредника информационного поля Земли? Раздумывая, так и не пришел к решению проблемы, плюнул на все.
– Э-эй, дед! Слышишь меня?
Ответом была тишина.
– Де-ед! Ну, дед!
Выругался, стараясь не употреблять ненормативную лексику.
– Де-ед, отзовись!
Понял, что все бесполезно, обернувшись, пошагал к лошади, щиплющей сочную траву.
– Ах, Анатолий Николаевич, до чего же вы, любезный друг, нетерпеливы. Хотя это я вам и в прошлый раз уже говорил. Два раза крикнул и уходить. Не дал старику потешиться, лишил возможности насытиться чувством юмора, а уж оно у меня в избытке имеется.
Монзырев стоял, глазея на уже знакомого старичка, одетого в холстину, обутого в лапти. Нос-картофелина и улыбка в розлохмаченной бороде не изменились. Не изменилась и соломенная шляпа с надорванным краем на голове у деда.
– Вы б видели, уважаемый, как прикольно смотрелись ваши призывы со стороны, ха-ха, – закашлялся смехом несносный старик.
