– Земля дышит, – ответил Домаш. – Я такое в Таврике уже видал.
Факел чадил неимоверно, еле-еле подавая свет в нору. Вдруг там, позади них, раздался звук, действительно похожий на громкий вздох. Со стороны галерей послышался гул:
– Угу-гух-х!
Опять посыпался песок сверху, сжимая внутренний объем вырытого хода.
– Домаш, сползай назад. Проверь, что там случилось, – забеспокоился Олесь.
Дышать становилось совсем нечем. Факел погас, в темноте были слышны шорохи ползущего Домаша. Как он умудрился развернуться в узкой норе, при всем его крупном теле, было непонятно. Не теряя времени, кривичи продолжили работу.
Вгрызаясь в песок, лопата Олеся почувствовала легкость, пробилась наружу, пробороздила склон, спускавшийся к реке. Большая шапка песка свалилась прямо на голову, даже звон пошел в ушах. Не обращая внимания на такую контузию, он, прилагая усилия, отбрасывал песок в стороны, протискивал тело наружу, стремясь заглотнуть проступившие крохи воздуха.
– Отрылись! – выдохнул напарнику информацию.
Как пробка из бутылки, сначала по пояс вырвался из песка, а усилив нажим на боковую поверхность, выскочил весь. Откатился в сторону и задышал, задышал полной грудью, смакуя каждый глоток ночного, с запахом реки, воздуха.
Следом из лаза выскочил Беляй. Пытаясь отдышаться, он таращил глаза по сторонам. Шум, слышавшийся из прохода, оповестил обоих, что на подходе Домаш, а вскоре большое тело силача протиснулось из дыры.
– Хы-ххы, хы-ххы, – тяжело дышал Домаш, он спиной откинулся на поверхность пляжа. – Кто жив, все здесь!
– Как?
– Я кажу, что только мы трое и выжили. Все остальные лежат под завалом.
– С чего ты решил? Может, это только ход обвалился, а хлопцы живы, на нижнем ярусе отсиживаются.
– Не-е. Если б только лаз обвалился, звук был бы другим, глухим и тихим.
– Плохо. Идем к реке, схоронимся в камышах, а завтра, как уйдут узкоглазые, наведаемся в крепость.
Обвалив, на всякий случай, отверстие лаза, прокрались к реке, лицами припали к воде, жадно глотая ее пересохшими губами. Напившись, скрылись в камышах. Из оружия у выживших бойцов остались засапожные ножи да лопата.
9
Сашка шел по крепостной галерее, совершая ночной обход караула на стенах и башнях Гордеева погоста. С тех пор как Николаич оставил его на «хозяйстве», спал по ночам плохо, а днем все равно занимался «текучкой». Для деятельного Горбыля приказ майора был как серпом по яйцам.
«Пойми, Сашок, время сейчас такое, что не знаешь, с какой стороны тебя припечет сильнее. Я с дружиной к Курску уйду, гарнизону тамошнему на выручку, а у самого здесь, считай, жопа голой остается. С тобой в крепости только две сотни бойцов кадрового состава останутся, да бабы с детворой, да старики, ну смерды с ближайших деревень подтянулись, так и то, молодняк со мной уйдет, а старики опять на твои плечи лягут. Семьи пришлых печенегов в случае чего за стены заберешь. Вот и думай, кого я на такое воинство старшим поставить смогу? Только своего проверенного, чтоб за тылы не беспокоиться».
Скрепя сердце Горбыль согласился отсиживаться в тылу. Да и то, может быть, это и справедливо. Что отдых нужен любому, знают все, а он все девять лет как та затычка, что в каждую дырку суют! Только вот с тех пор как ушла дружина, что-то не отдыхалось сотнику, мысли в голове вертелись, схожие с предчувствием близкой беды.
Оказавшись на надвратной галерее южных ворот, вместе с караульными услышал хорошо различимый в ночи топот копыт по западной дороге. Прислушались.
– Нет, на наших печенегов не похоже. Да и чего им среди ночи вдали от своего стана гулять.
– А всадник-то один скачет, – высказался один из караульных.
Лошадь за стенами перешла на шаг, силуэт прибывшего проявился у самых ворот. Небо, закрытое облаками, не позволяло рассмотреть одиночку. Снизу раздался едва знакомый голос:
– Впустите, братцы, к боярину я с вестями.
– Подсвети факелами, – распорядился Горбыль.
Даже при свете факелов толком ничего не разглядели.
– Ты кто?
– Ставр я! Дружинник сотника Олеся. С заставы прискакал. Впустите, мне бы весть донести. Который день без сна и отдыха.
– Жди!
Через башню по внутренней лестнице вышли к воротам. Закрепили факелы на стенах.
– Открывай, – Сашка вдел руку в ременные петли щита, вытащил саблю. Береженого бог бережет.
Ушла в сторону верхняя щеколда, подняли металлический шкворень. Оба караульных с трудом приподняли, освобождая из пазов, воротный брус. Через приоткрывшуюся створу на заморенной лошади въехал молодой вой. Створа ворот тут же встала на место, накинули брус и в той же последовательности поставили запоры.
Ставр устало сполз с лошади, охнул при соприкосновении ног с землей. Один из караульных поддержал лошадь за узду.
– Ставр я. Мне бы к боярину, – лепетал парень.
– Нет боярина. В походе он. Узнаешь меня?
– Кто ж сотника Олексу не знает.
– Вот я за боярина остался. Говори, с чем прибыл.
– Так это, кочевники узкоглазые, на печенегов совсем не похожие, через брод прошли. Заставу окружили, уже наверняка на приступ пошли.
Ставр, запинаясь, рассказывал все, о чем знал, что сам испытал в Диком поле.
– Сколько этих кочевников?
– Мыслю, тысячи.
– Значит, орда на наши земли пожаловала.
– Нам-то что делать сейчас? – задал вопрос один из караульных.
– Ну, до рассвета часа два осталось. Народ поднимать смысла большого нет. Да застава этих орлов хоть слегка, а придержит. Погост поднимем с рассветом.
Сашка положил руку Ставру на плечо.
– Идем, герой. Выспаться тебе нужно.
Остатки сожженной крепости, неподалеку от которой хан собрал верхушку своего воинства, розвальнями завалов ласкали взгляд, нет-нет да и брошенный в ту сторону. Куренные, хмурясь, не поднимали прямого взгляда, не смотрели в глаза хану. Старейшины притихли, сами ждали, что скажет, куда хан повернет орду. Начало набега было победоносным. За день уничтожили форпост славян на переходе через пограничную реку, а радости победы не было. Вот и выходило, что победа была, а радость украли погибшие в пожаре враги. Для племени цена победы оказалась слишком высока.
Весь большой пятачок песчаной земли с примыкающими к нему тремя дорогами – на восход и закат, на полночь – был окружен непролазным для всадников лесом. Благодатная степь, степь – кормилица кочевого народа, осталась за речкой, манила к себе. Через брошенный взгляд на полдень заглядывала каждому в душу, звала: «Вернись. Что ты забыл в землях, поросших лесом, покрытых зеленым мхом болот? Чего ты хочешь от людей, населяющих эти злые места? Вернись ко мне, дурашка. Здесь хорошо и привольно, здесь ты оставил семью!»
