Город ликовал! Осада снята, люди в большинстве своем живы, а что посад сожжен да поля потоптаны – не беда. Отстроимся, с голоду не умрем!
На тихой лесной поляне шестеро славянских воев молча стояли у сложенной из веток, хвороста и поленьев крады, последний раз вглядываясь в лица своих погибших братьев.
– Олег, Идан, Тур, Сувор. Прощайте, братья, пусть будет весело вам в чертогах Перуна. Каждый из нас придет к вам в свой час. Прощайте!
Родислав прошелся вдоль сложенной лодьи, факелом поджег краду с четырех углов. Со словами молитвы всех выживших, обращенными к своему небесному покровителю, огонь вспыхнул ярче, пламя загудело, поднялось высоко над погребальным сооружением. Стайка пичуг вдруг выпорхнула над кронами деревьев, спикировала к поляне, проносясь над самым кострищем и вновь взмыв в небесную синеву, скрылась из глаз.
– Жаворонки, – с улыбкой промолвил Шуст. – Души наших братьев унесли в Ирий!
– Вот и нам пора. Проводим кощщиев до Дикого поля.
Родислав, негласно приняв главенство над Белыми Хортами, первым направился к неподалеку пасущимся лошадям. По узкой лесной тропе маленькой колонной в большой мир уходили вои, через много лет потомков которых на землях юга России и Украины народ будет называть голдовниками, людьми, чужими для всех, но стоящими на страже рубежей Родины и проживающего в ней коренного населения. Но это уже дела грядущие!
В густых ветвях послышалось шевеление, птица огромных размеров, с глазами-плошками, оторвалась от зрелища догоравшего костра. Она все видела и слышала. Расправив крылья, была готова взлететь с разлапистой ветки вверх. Когтистая рука, больше похожая на обезьянью конечность, просунулась из-за ствола, схватила в кулак лапу филин-переростка, уже взмахнувшего крыльями.
– К-куды так поспешаешь? – раздался голос чуть ниже выбранного насеста. – Гость дорогой! А поговорить?
Недовольный клекот, рывок с целью вырваться и взлететь, и оба существа с треском ломаемых ветвей валятся вниз, оставляя на острых сучках клоки шерсти и перьев. Приземлившись в высокую траву, косматый мужик с глазами разного цвета, в портах и старом кужухе, надетом на голое тело, так и не выпустил птичью булдыгу из рук. Осознав, что не вырваться, пернатый пошел на переговоры.
– Тебе чего от меня надобно? И что ты есть такое, чтоб касаться Дива, божества людей, живущих в степи?
– Ха-ха! Это ты в степи божество, а здесь я хозяин. Ты зачем сюда без спроса пожаловал? Что ты здесь забыл?
Див дернулся в еще одной попытке освободиться.
– Сейчас сверну тебе шею как глупой утке, и не станет больше в степи божества!
Леший, а это был он, без особых усилий взмахнул тушей пернатого нарушителя границ, да и со всей своей немалой силы приложился ею о ствол сосны, с которой они оба только что сверзились. При таком добром ударе половецкое божество успело что-то крякнуть. Кость лапы хрустнула, оставшись зажатой в ладонях хозяина леса. Отделившаяся от конечности туша покатилась по мягкой траве поляны. С удивительным проворством освободившийся, покалеченный пернатый «друг» оттолкнулся единственной лапой от земли, взмахнув крылами, взмыл вверх. Прилагая усилия, поднялся высоко над поляной.
– И чтоб я тебя, инвалида, здесь больше не видел. Таким, как ты, у нас не подают! – заорал вослед удаляющейся птичке лешак, употребляя словесные подначки и обороты, доставшиеся ему от друга, Сашки Горбыля, которые из него так и перли. Лесная нежить, подконтрольная ему, поначалу удивлялась непонятным словам и выражениям, потом – обвыклась.
Леший повертел в руках оторванную конечность.
– Э-хе-хе! – разочарованно вздохнул он. – Ладно, может, на что и сгодится.
Забросив когтистую лапу пернатого существа на плечо, сунулся к кустарнику лещины и растворился в зеленой чащобе.
14
Июньское солнце в середине дня палило нещадно. Птичий оркестр распевался на разные голоса, заставляя воспринимать лес большим живым существом. Испаряющаяся влага, высасываемая жарой из подлесков и чащоб, превратила сам лес с его буйством зеленых красок в парную, заставляя постоянно смахивать пот, а думать только о том, как было бы хорошо залезть сейчас в прохладную воду речушки.
Верстах в трех от черниговского шляха на развилку лесной дороги на полном галопе выскочил всадник. Выскочил он прямиком на секрет десятника Белаша, наряженного со своими людьми в дозор. Белаш, воин со стажем, еще с покойным сотником Андреем участвовал в Крымском походе, был ранен, чудом остался жив и еще долго потом в одиночку добирался до родных краев. Всадника признали за своего, и по одежде, и по манере езды верхом. В седле был русич. Послышался топот копыт, к развилке мчались десятка полтора, а то и больше лошадей. Десятник сразу смекнул, славянина гонят. Всадник, не замечая секрета, нахлестывал усталую кобылу, выжимал из нее последние силы.
– Готовь луки, чую, сейчас цель появится на тропе. Стрелять по готовности! – распорядился Белаш, сам потянул стрелу из колчана, подвинулся в сторону, выбирая место так, чтоб растительность не могла помешать прицелиться.
Противник не заставил себя ждать, можно сказать, на хвосте у лошади беглеца сразу по двум направлениям развилки на тропе показались преследователи, с криками и гиканьем пуская стрелы по убегавшей цели.
– Грамотно травят бедолагу, – укоризненно, сам себе прошептал Белаш, натягивая тетиву на луке, и скомандовал в голос. – Бе-ей!
Десяток стрел одновременно сорвались в полет, выбивая зарвавшихся в азартном порыве охотников. Послышались крики боли. На землю попадали из седел убитые.
– По коням, – заревел Белаш. – В мечи их, сукиных детей!
Не так уж и много было степняков. После такого поворота судьбы десятка полтора их, развернувшись назад, нахлестывая коней, бежали без оглядки.
Настало такое время, что по земле курской малыми отрядами шакалили представители разных куреней, разыскивали прятавшихся по лесам смердов. Дружина Монзорева, не имея силы встретиться с врагом в открытом бою, третьи сутки уничтожала по лесным артериям вот таких охотников за чужим добром и людьми, помаленьку продвигаясь к самому городу Курску. Надо сказать, успехи превзошли ожидания. Ведя строгий учет, боярин пришел к выводу, что своими партизанскими методами за короткий отрезок времени они уничтожили более пятисот захватчиков, освободили десятка два мелких полонов и взяли примерно столько же караванов. Прогресс налицо!
Отряду Белаша только и осталось, что добить раненых кочевников. Меньше чем в версте от места боестолкновения нашелся и беглец, лежавший у кромки леса без сознания. Половецкая стрела ссадила его с лошади, обломком торчала из спины, сломавшись при падении. Он был жив. Туша лошади русича перекрыла дорогу, в последних вздохах брыкалась копытами. Желание поймать беглеца было так велико, что степняки не пожалели и ее.
– О-о! Десятник, так это ж Зловид! Наш, погостный.
