– Понять не могу, и откуда сия напасть к нам пожаловала? Ведь раньше и слухом не слыхивали о кощщиях.
– С восхода пришли. Их ханство далёко отсюда, – подал голос Цопон.
– Зачем же они пришли к нам, ежели путь не близкий?
– У них скота много, выпасов не хватает, вот и пришли, – опять отозвался старейшина печенегов.
– Это, боярин, разведка боем была. Пришло два племени, прошлись по Дикому полю, местных скотоводов под корень извели. Места понравились. Давай, думают, еще и по лесам мечом пройдемся, посмотрим, как карта ляжет. Если им сейчас рога не поотшибать, следом, как саранча, в десятки раз больше восточного народа припрется. Но знаю, лет через пятьдесят их потомки все едино к нам заявятся, да не двумя ордами, а гораздо большим числом. Мы-то с тобой, боярин Щедр, до того часа не доживем. Вот детям нашим да вот ему… – Монзырев кивнул на печенежского князя. Пацан спал, громко сопя, рядом с печенежским дедом, любовно прикрывшим своего господина попоной, – ох, не сладко придется. Уже сейчас прослеживается их тактика ведения войны. Внезапное нападение, потом ложное отступление, засады. В полевом бою их хан грамотно разделяет силы. Летучие отряды авангарда начинают с завязки боя, потом эти отряды подкрепляются атакой основных сил. Следуют удары по флангам и из засады по тылам. Орды многочисленны, позволяют так драться, не то что у нас, дружина из полутысячи человек – уже великое воинство. Наши князья к такой войне не привычны.
– И откуда ты все это ведаешь?
– А я тут помимо уничтожения кощщиев еще и пленным языки развязываю, да информацию собираю и фильтрую. Есть у меня на этот счет умельцы в дружине.
– Да-а! Слушай, а что значит карта ляжет? Объясни.
– Это только поговорка. А вообще, есть такая игра на деньги. На листах бумаги нарисованы масти, вожди, бабы, витязи, ну и мелочь всякая…
– А-а-а! Знаю, знаю. Слушай, это не с твоей вотчины года три назад сотник с караваном в Чернигове пребывался? Так наместник очень недоволен был на него, за то, что тот все купечество городское да гридь, можно сказать, «обул» в такую игру.
Монзырев досадливо засопел.
– С моей.
Далась боярину эта игра! Действительно, три года назад, в целях предоставить Горбылю хоть какой-либо отпуск, Толик отправил его начальником охраны торгового каравана в Чернигов. Типа езжай, Сашок, город глянешь, отдохнешь, развеешься немного. Вот тот и съездил. Уж что там проныре Боривою, руководителю каравана, не подфартило с местным купечеством, тайна, покрытая мраком. Галка рассказывать не стала, Сашка всего и не знал, а Боривой молчал, как рыба об лед. Только накололи купчины хозяйственного кривича, и ведь по Русской Правде не подкопаться. Горбылю много знать и не хотелось. Увидел смурного торгаша, подкатил к нему навеселе.
«Что, Боря, обидел кто?»
«Ох, сотник, не знаю, как на глаза боярину показаться!»
«Ага. Ну, так поведай мне, родной. Где купеческая братия кучкуется? В каком кабаке?»
Вот с этого все и началось. Короче, неугомонный Горбыль заявился в указанное заведение, не разбираясь, кто прав, кто виноват, на стол подвыпившей компании бросил колоду карт из нашего времени. Люди во хмелю, а игра в «очко» не сложная. Горбыля споить, бочку водки оприходовать! Втянул в игру купчиков. Выиграет, слегка даст отыграться. Снова выиграет, и опять все по новой. В кабак на огонек потянулись гридни из детинца наместника, деньги-то водятся. А Сашке что? Знай, наяривает, только от недосыпа бледным сделался.
На третьи сутки наместник прислал вооруженных посыльных за отпускником. Очень недоволен был Сашкой, ругался, колоду карт изъял, а ушлых кривичей «попросил» убыть восвояси и передать большой привет «голове пограничной мафии».
Николаич Сашку, конечно, вздрючил, но осадок остался. Зато Боривой после черниговского вояжа на Горбыля чуть ли не молился. Мало того, что свое вернули, так еще и в прибыли дикой случились.
– С моей.
– То-то я помню, что кривич был.
– Ну, был и был. Время позднее, боярин. Отдыхать пора.
Дорога домой для любого человека всегда кажется короче и проходит быстрей, хотя расстояние и не становится меньше. Монзырев подгонял воинов, которые и без того торопились, зная, что дома беда. Черниговский шлях опустел, будто вымер, да может, так оно и было. Пустые постоялые дворы, селища, брошенные смердами, вызывали у людей плохие ассоциации с родными местами, наверное, сейчас также покинутыми домочадцами. Прошли Медведицу, боярское городище, сожженное, со следами недавних боев, где Толик оставил Мишку. Сердце сжалось в груди от чувства тоски и безысходности. Враги на шлях глаз не казали, быть может, скрывались, заслышав топот сотен лошадей, а может, просто ушли в свои степи от греха подальше.
На пределе возможного лошади несли седоков, закованных в брони, от рассвета до заката, с небольшими привалами, переседлаться, испить воды, и в седло, и снова скачка. Короткая летняя ночь не способствовала полному восстановлению животных, но возможности длинного отдыха не было. Снова утро и дом все ближе. Вот и пора сворачивать к югу, впереди осталось всего два дневных перехода. В проход летника первым проследовали два десятка кривичей Белаша, за ними сотня Цопона, а уж потом, постепенно наращивая ход, сотня за сотней пошли остальные. До боли знакомые места подгоняли верховых не хуже десятников. Вот и большая поляна, через центр которой проходит дорога, на противоположной стороне, по правую руку от дороги, у начала зеленой стены леса отчетливо был виден невысокий щелястый истукан. Бородатый лик с подобием улыбки производил впечатление уюта при виде толстого божка. Как ни торопились, Монзырев соскочил с седла, из переметной сумки достал свою походную чашку, оглянувшись, окликнул вестового, молодого паренька, участвовавшего в первом своем походе:
– Плесни из бурдюка вина, Бажан.
Ставя к подножию чура угощение, попросил деревянного хранителя земли кривичей:
– Прими подношение, Диду, извини, чем богаты… Сотвори чудо, сделай так, чтоб я успел.
Щелястый божок все так же молча наблюдал за тем, как мимо него на рысях проходило русское воинство, всадники которого на скаку бросали косые взгляды на вождя, стоявшего рядом с невысоким чуром. В глазах читался невысказанный вслух вопрос:
«Что мы сможем увидеть у себя дома? Цела ли семья?»
Он лежал в сделанном им самим гнездовище, нависавшем с толстых ветвей почти над узким проходом дороги. Само гнездовище напоминало больших размеров вороново гнездо, только сплетенное из веток со свежей листвой, очертаниями и цветом зелени вплеталось в общий пейзаж. Лежал тихо, временами выпадая из действительности, не то засыпая, не то теряя сознание. Вот уже три ночи не спал, не мог спать.
Бурлящим потоком захватили события трех минувших суток. Добравшись до крепости, они попали к завершению ее осады. Прийти на помощь осажденным было чистым самоубийством. Проще самому себе перерезать глотку тупым ножом, чем пробовать прорваться внутрь, возни меньше, а результат один. Вот издали и наблюдали за ходом штурма и последними конвульсиями населения. Сам штурм был не первым, но, судя по стремительности карабкающихся по лестницам и веревкам арканов половцев и по численности прикрывавших идущих на штурм лучников, главный вождь всего этого разбойного кагала пообещал вождям малым никак не меньше, чем усекновение яиц, ежели таковая крепость не будет к вечеру покорена. Вот и старались, как могли. Плотный рой стрел не давал защитникам высунуть носа из бойниц, а на стенах уже хозяйничали чужаки. С ветвей высоких сосен они видели лишь мельтешение, давку да толкотню на крепостной галерее с их стороны. А что происходит сейчас по другую сторону цитадели славян?
