— Для меня расстояние особой роли не играет, если помните. А от армии мне никуда не деться — императорский полк кротами не разбрасывается.
Я снова хохотнула:
— Простите. Меня всегда смешила эта аналогия с кротами. Вас и в официальных документах так величают? Мэйн первой пехотной дивизии, самый одаренный из кротов его величества…
— Официально нас величают «проводниками», — улыбнулся Рэйнер, — ибо дар сей предназначен не для нас самих, а исключительно для пользы дела. Хотя враги порой зовут «перехватчиками», учитывая вторую сторону дара.
— Вторую сторону? — недоуменно нахмурилась я.
Он мгновение помолчал, разглядывая меня с интересом:
— Вы же знаете, что благословения Анико не однобоки? — И очевидно прочел ответ на моем лице, потому что тут же продолжил: — Взять, к примеру, нашего доктора широчайшей души. Анико наделил его целительским даром, но кто знает, сколько там еще мелких ответвлений. Нам с вами известно как минимум одно — чувствовать, где вскоре понадобится его помощь. Уверен, что и у вашей способности есть так называемые побочные ветви.
— Муж… Итан ни о чем таком не упоминал, — рассеяно отозвалась я и залпом осушила бокал, который тут же вновь наполнился.
Рэйнер пожал плечами:
— Он маг, мог и не вникать. Хотя вообще-то должен был, по долгу службы. Вероятно, просто счел неважным.
— Конечно, — скривилась я. — Ему хватало и основного моего дара. И какие побочные ветви у вашей способности?
— Отгадаете?
— Ну… — Я прищурилась. — Судя по тому, как называли вас враги, вы можете что-то перехватывать. Чужие туннели?
— В яблочко.
— А еще? — Я с любопытством подалась вперед, и мэйн рассмеялся:
— Потише. Не выпытывайте все и сразу, надо уметь растягивать удовольствие.
Каминное чудовище затянуло новую мелодию, на сей раз еще более тоскливую, и я вздохнула:
— Лишь бы Лорэлея не запела.
— Она может? — ужаснулся Рэйнер.
— Она любит.
— Тогда надо пользоваться еще не испорченным моментом. — И человек-тетива распрямился во весь рост, а через секунду уже стоял подле меня, протягивая руку.
— Потанцуете со мной?
Я с сомнением оглядел заставленную уродливой мебелью гостиную:
— Разве танец не предполагает кружение по залу?
— Танцы бывают разные.
Меня все-таки подняли на ноги и притянули к себе. Я честно пыталась сосредоточиться на музыке, на шагах, на руках, одна из которых сжимала мою ладонь, а другая, кажется, уже оставила ожог на талии сквозь платье. Пыталась, но не могла, потому что ничто из сказанного Рэйнером, ни одна из его улыбок и сменившихся тем не объясняла причины происходящего.
И я не выдержала. В какой-то момент сумела вырваться из мутного марева танца, кружившего голову и разгонявшего сердце до скорости белогривой лошадки Лены Эморри, и спросила:
— Почему?
Рэйнер замер, не выпуская меня из объятий, а часы, словно почувствовав смену настроения, оборвали мелодию на полузвуке.
— Что почему?
— Почему вы решили меня пригласить? На ужин. На танец. Зачем все это?
Мэйн нахмурился, поджал губы и словно нехотя отступил, забирая с собой обжигающее тепло прикосновений.
— Вы разочарованы?
— Я лишь пытаюсь понять ваши мотивы.
— Мотив «я захотел» вас устроит? — явно начал злиться он. — Почему во всем должен быть скрытый смысл?
— Не скрытый, — пробормотала я. — Хоть какой-то смысл.
— Существование в этом доме лишено всякого смысла. Я пробыл здесь в одиночестве всего неделю и едва не свихнулся. Вы прожили десять лет и заросли шипами от пяток до макушки. — Рэйнер сцепил руки за спиной. — Так почему мы не можем провести хоть один приятный вечер?
— To есть это попытка развеять скуку? — сощурилась я. — Или жалость к бедной стареющей вдове, так и не узнавшей лучшей жизни?
— Да нет же, демон вас задери!
— Тогда что же?
Рэйнер глубоко вдохнул и внезапно успокоился. Даже улыбнулся — если можно назвать улыбкой по-прежнему поджатые, но чуть искривившиеся губы.
— Просто так уж вышло, что вы вызываете у меня всего два желания: придушить или поцеловать. И я решил, что первое всегда успеется, а для второго нужна особенная обстановка.
И пока я разрывалась между удивленным морганием и возмущенным пыхтением, этот… солдафон схватил меня за плечи и начал уверенно склоняться к моим губам.
Не сомневаюсь, действовал он по-военному быстро, но и я каким-то чудом не сплоховала.
Я успела в деталях рассмотреть его раздувшиеся ноздри, углубившиеся морщины, сверкающие молнии в глазах, а через один выдох уже стояла в нескольких шагах, цеплялась за несчастную деревянную птичку на спинке стула и испуганно пялилась на поцеловавшего пустоту Рэйнера.
Он довольно быстро осознал, что что-то не так, опустил руки, распрямился и отыскал меня взглядом.
— Юта… — прошептал и осторожно, словно приближаясь к дикому зверю, шагнул вперед.
Для меня это стало сигналом к бегству.
Я понимала, что ничего такого страшного мне не грозит, и бежала скорее от себя, чем от губ Рэйнера, которыми втайне любовалась весь наш короткий ужин. Или не так уж и втайне, и на самом деле сама невольно пригласила его к… к… ну к тому, что он там собирался сделать?
И если пригласила, то, наверное, выглядела теперь еще большей идиоткой, но остановиться не могла.
Слышала шаги за спиной, которые, впрочем, замерли у подножия лестницы и наверх за мной не последовали. Слышала еще одно тихое «Юта» и громогласное «Болван!», пропетое часами на манер оперной партии. И стук собственного сердца слышала, надсадный и прерывистый.
— Он гонится за тобой с топором? — раздался равнодушный голос Тильды, и я вдруг поняла, что уже стою в своей спальне, прижавшись спиной к закрытой двери, а призрак островитянки парит передо мной, прижимая к груди драгоценный глиняный горшок.
— А то ты не подглядывала, — прохрипела я, и она надменно фыркнула:
— Больно надо идти туда, куда меня не звали.
«Обычно надо», — подумала я, но вслух ничего не сказала и попробовала отлепиться от двери.
Не тут-то было. Ноги тряслись, подгибались и отказывались удерживать остальное тело. Я со стоном повалилось обратно на опору и начала медленно сползать на пол, точно брошенная в стену склизкая каша — я такое видела и сама в детстве совершила пару удачных бросков, после чего меня перестали и пытаться кормить овсянкой. Однако сесть мне так и не удалось — обрушившийся сверху поток ледяной воды придал ногам твердости и упругости, и я подскочила.
