Порта – В.
2. Стефенсон – С.
Уатт – С.
2 или 3 родственника
Аристотель – О. В. ВД.
Бюффон – о. С.
Галлер – р. С.
2. Гентер – Б. п.п.
2. Гершель – б. С.
Гюйгенс – О.Б.
2. Дарвин – 2 СВ
2. Декандоль – О.С.
Жоффруа – Б.С.
Кондорсе – Д.2?
Лейбниц – р. О.д.
Нэпир – О.С.
3. Ньютон и Геттонс – 2вВд
2. Соссюр – О.С.
Форбс – о. Б.
Франклин – 2СВ
2. Цельсий – СВ
Эйлер – 3 С
Эрстедт – Б.П.
4 и более родственников
Араго – ЗБ. 2С.
4. Бернулли – Б 3П 3СП 2?
Бойль – О. о.р. 2СП. ВД. 4Б. 2СП. 2ВП.
2. Броди – Сд. Вд. С.
Бэкон – О. о. р. Сд.2Б.П.
4. Гмелин – O. Д. СД. С.
Грегори – р.о. Вр. Б.3П.СП.СП.С.2В.СВ.2вВ
Д’Аламбер – о.д.2сд.
3. Жюссье – 3Д.С.
3. Кассини. – Р.О.С.В.
Табл. I подтверждает то, что было уже выведено из соответственных таблиц других групп; но знаки таблицы II представляют некоторый особенности. Мы находим замечательное уменьшение в количествах О и Р, между тем как С и В удерживают свое относительное положение. Мы находим также, что, хотя влияние женщин, в целом, не многим отличается от предыдущих групп, так как в первой степени являются:
1Р. + 5Д. + 8П. + 6В. = 20 мужских родственников
5р. + 2д. + 2п. + 0 в. = 9 женских
а во второй степени:
0OP. + 0БР. + 3СД. + 6СП. + 3СВ. = 12 мужск. родств.
0Ор. + 4ОБр. + 4Сд. + 0Сп. + 0Cв. = 4 женск.
итого 32 мужских родственников, 13 женских; тем не менее, рассматривая списки родственников подробнее, мы должны будем прийти к иным заключениям и признать влияние матери чрезвычайно значительными. Мы увидим здесь 2р. на 1Р, и в восьми случаях из 43 мать оказывается более способной, нежели отец. Именно, это матери Бэкона (вспомним также его четырех теток по матери), Бюффона, Кондорсе, Кювье, Д’Аламбера, Форбса, Грегори и Уатта. Броди и Жюссье имели замечательных бабок. Выдающиеся родственники Ньютона были связаны с ним по женскому колену.
Следовательно, для успеха в науке представляется весьма важным, чтобы мать была недюжинной женщиной. Вероятнее всего это может быть объяснено тем, что при подобных обстоятельствах ребенок имеет счастливые шансы освободиться от обычного узкого пристрастного влияния домашнего воспитания. Все мы имеем в себе достаточное количество рабских инстинктов; по своей природе мы более наклонны слепо верить в то, что нам нравится, чем в то, что мы считаем более разумным, Честное, неуклюжее следование истине нередко кажется нам дерзостью. Женщины подчиняются таким влияниям несравненно сильнее мужчин, они бывают слепыми сторонниками и рабскими последователями обычая. Счастливы те, матери которых учили их в детстве уважать истину и откровенно и смело отыскивать ее… Едва ли нужно доказывать, что ребенок, находившийся под влиянием последнего рода, имеет более данных достигнуть успеха на ученом поприще, нежели тот, который вырос под давлением суеверий и предрассудков. Если мы возьмем двоих людей одинаковой природной даровитости, то тот из них, который будет пользоваться просвещенным влиянием матери, скорее будет склонен к живой научной работе; а тот, на которого действуют влияния противоположные, подобно действиям в Китае, едва ли представит из себя что-либо, кроме сухого специалиста или профессора какой-нибудь мертвой литературы.
По-моему мнению, такими благоприятными условиями воспитания в раннем детстве следует объяснять то обстоятельство, что сыновья даровитых ученых в таком большом количестве достигают известности на том же поприще. Они выросли в атмосфере свободного исследования и, вырастая, могли узнавать, что задачи и вопросы тысячами рассеяны повсюду и ожидают только, чтобы человек, хотя сколько-нибудь способный, взял на себя труд разрешения их; вследствие того они устремляются с жаром в эту столь увлекательную область. А при обыкновенном воспитании такое отношение к науке, по какому-то странному недоразумению, совершенно упускается из виду. На ученого, изучающего живую природу, приходятся сотни таких, которые изучают ее по книгам; около одного самостоятельного исследователя группируются сотни комментаторов. Поле настоящей, реальной науки все еще с грустью ожидает работников. Масса людей копошится на нем, не отрывая глаз от тех тропинок, по которым шли предшествующие поколения, не желая или опасаясь поднять взоры, чтобы решить, действительно ли та дорога, по которой они идут, есть наилучшая, или чтобы оценить условия, которыми они окружены и которые на них влияют. В силу сказанного выше из известных нам выдающихся сыновей ученых – в числе двадцати шести – только четверо прославились на другом поприще. Это – двое сыновей Араго, посвятивших себя политике (которой, впрочем, он занимался и сам), сын Галлера и сын Нэпира.
Как я говорил выше, у даровитейших людей науки отцы нередко были совершенно необразованны. Но у Кассини и Гмелина отцы были ученые; то же можно сказать, хотя в меньшей степени, про отцов Гюйгенса, Нэпира и Соссюра; остальные – именно отцы Бэкона, Бойля, Декандоля, Галилея и Лейбница – были государственные люди или литераторы.
По отношению к математикам, имея в виду громадную природную даровитость, которой обладали некоторые из них, можно было бы предполагать, что списки их выдающихся родственников должны быть особенно обширны. Действительно, в моем прибавлении к этой главе встречаются многие математики, напр. семейство Бернулли; но имена Паскаля, Лапласа, Гаусса и других класса 6, или даже 10, отсутствуют. Можно было бы ожидать также, что воспитанники, получившие премию по математике в Кембридже, могли бы представить много достойных внимания примеров наследственной даровитости на различных поприщах, но вообще мы этого не находили в действительности. Я знаю много примеров, где получивший математическую премию обладал выдающимся математическим талантом, как, напр., сэр Уильям Томсон и м-р Арчибальд Смит имеют в своем родстве других математиков или ученых. Но из числа известных мне лиц, получивших математическую премию, только немногие имеют выдающихся родственников на других поприщах. К таким же исключениям относится сэр Джон Лефевр, брат которого, виконт Эверслей, был спикером и сын которого теперь вице-президент Торгового совета (the Board of Trade), и сэр Ф. Поллона, имевший выдающихся родственников между судьями. Это незначительное количество родственников у математиков объясняется, по моему мнению, следующим образом. Человек, приверженный к абстрактному мышлению, едва ли будет иметь успехи в жизни, если он не заявит себя чем-либо исключительно выдающимся в известной специальности. Если умеренно одаренному родственнику великого математика удастся открыть какие-нибудь новые отношения или законы, это другое дело, но если он будет тратить свое время на вопросы, не имеющие значения в практическом или теоретическом отношении, или слишком трудные для него, или если он просто ограничится чтением того, что написано другими, он не пробьет себе дороги и не оставит по себе имени. В той области, которая лежит между выдающимся значением и посредственностью, вообще заключается гораздо меньшее число лиц из тех, которые посвящают себя абстрактному мышлению, нежели из тех, которые отдаются общественным интересам.
