Зрители сидят в некотором отдалении от полированной деревянной сцены площадью шесть квадратных метров, над которой возвышается, опираясь на колонны, ее крыша. Декораций нет, за исключением нарисованной на задней стенке сосны. Налево от сцены — галерея, в конце которой находится полосатый занавес, готовый отодвинуться вверх и назад, когда на сцену будут выходить актеры. Под ритмичный аккомпанемент барабанов и флейты появляются Ёсицунэ, трое слуг и верный монах Бэнкэй. Актеры (юноша, играющий Ёсицунэ, и мужчина постарше, исполняющий роль Бэнкэя) одеты в роскошные костюмы из шелка и парчи. Бэнкэй и слуги исполняют под музыку песню, которую повторяет хор (8–10 человек в простом платье). Затем Бэнкэй запевает дорожную песню, и зрителям становится ясно, что они направляются на Кюсю. Путешественники рассказывают о несчастьях, постигших Ёсицунэ:
Прошел лишь год, но как все изменилось!
Где свита пышная? Увы, ее уж нет.
Идут за ним немногочисленные слуги,
Готовые, как верные друзья,
Изгнанье господина разделить.
Взошли они в ладью, и волны Ёдо
Прочь от столицы повлекли ее.
Снуют ладьи — то уплывая вдаль,
То снова возвращаясь. Исчезают
Вода и облака и возникают вновь…
Увы, непостоянна наша участь!
[89]
Лодку готовят к отплытию, и разговор заходит о том, что Сидзука, возлюбленная Ёсицунэ, хочет отправиться с ними. Бэнкэй не советует Ёсицунэ брать ее с собой.
Бэнкэй. Мой господин, дозвольте мне сказать. Госпожа Сидзука повсюду следует за вами, и это вызывает немало пересудов. Верно, они дошли и до вас. Заклинаю господина приказать ей немедля возвратиться в столицу.
Ёсицунэ. Что ж, пусть Бэнкэй поступит, как ему угодно.
Бэнкэй. Бэнкэй всегда вам верный слуга.
(Совершенно ясно, что Ёсицунэ здесь уже не тот человек, которым был в Хэйкэ моногатари, — теперь он не блистательный воин, а жалкий беглец.)
Входит госпожа Сидзука. Актер — мужчина, лицо которого закрывает маска молодой женщины. Маска кажется невыразительной только на первый взгляд — хороший актер умеет передать множество эмоций. Итак, женщина страдает, и хор страдает вместе с ней.
Так отчего ж не взять меня с собою,
Так отчего ж не взять меня с собою,
Ведь в имени моем сокрыты
Хранительный покой и тишина, —
Их умоляла Сидзука, рыдая.
О, вспомните, мы поклялись однажды
Перед богами в верности друг другу.
Ах, даже клятвы ненадежны в этом мире!
Сидзука плачет в характерной позе, опустив голову и закрывая глаза согнутой в локте рукой.
Бэнкэй делает жест веером — он словно хочет налить женщине чашу вина. Она поет (слова песни полны отсылок к китайской литературе), надевает, не прерывая пения, высокий золотой головной убор и начинает танцевать — один танец, затем другой… Все движения Сидзуки изящны и грациозны. Наконец, она останавливается. Золотой головной убор падает на пол, и Сидзука, вся в слезах, уходит со сцены. Первое действие заканчивается.
Во втором действии ритм музыки и танцев ускоряется, делается драматичнее. Лодка (конструкция, условно изображающая лодку), несмотря на признаки шторма и опасения других спутников Ёсицунэ, по настоянию Бэнкэя отправляется в плавание. Бэнкэй обещает лодочнику, что его назначат «командующим флотом всех западных морей», когда положение его господина улучшится. Они плывут — лодочник делает бамбуковым шестом движения, показывающие, что он борется с высокими волнами. Затем Бэнкэй бросает взгляд вдаль и видит, как из волн поднимаются призраки мертвых воинов Тайра, которые явились отомстить Ёсицунэ и его спутникам за поражение в битве в заливе Дан, где все они утонули.
Занавес отодвигается. Вперед выходит одинокая фигура. На ней маска в виде полумесяца, глаза, обведенные золотой краской, указывают на то, что это сверхъестественное существо. На призраке парик — длинные черные волосы падают на спину. Его костюм — золотая парча и тяжелый шелк.
Со мной не ждал ты, верно, встречи.
Но вот я здесь. Влекомый плеском волн
И криками гребцов твоих, явился.
Я — Тайра Томомори, и могилу
В волнах морских нашел свою, но здесь же
Ее теперь найдет Ёсицунэ!
Призрак Томомори танцует, совершая яростные прыжки, а потом они с Ёсицунэ бьются на мечах — хор рассказывает зрителям о том, что происходит. Бэнкэй со словами: «Нет, меч тут не поможет!» начинает возносить молитвы, перебирая четки. Его призывы не остаются без ответа.
…Вот уже ладья
У берега, а духи злые,
Теснимые молитвою, бессильно
Качаются, качаются в волнах…
И гребни белые смыкаются над ними…
[90]
Победить призрак оружием было невозможно, но благочестивый Бэнкэй сделал это молитвой.
Актер, играющий дух Тайры, удаляется по галерее. Пьеса окончена.
11. Буддизм в эпоху Камакура и Муромати
В 1180 году Тайра сожгли храм Тодай-дзи в Наре в отместку за то, что монахи вмешивались в политику. Минамото-но Ёритомо после победы, стремясь упрочить власть своего режима в Камакуре, вложил деньги в восстановление храма и в 1195 году присутствовал на церемонии его освящения, которую также посетили император и многие придворные аристократы. Новые сооружения Тодай-дзи были не такими большими, как прежние, но изготовленные для них статуи наглядно свидетельствовали о возрождении в конце XII века стиля Нара. Божества — хранители новых южных ворот, огромные мускулистые великаны со свирепым выражением лица, изображены в энергичных динамичных позах. Эти скульптуры создала группа мастеров из Киото во главе с Ункэем, скульптором школы Кэй, специализировавшимся на изготовлении статуй Будды и других персонажей буддийского пантеона для храмов в столице и в Камакуре. И тем не менее возвращение к реалистичному стилю эпохи Нара оказалось недолговечным — даже школа Ункэя вскоре снова обратилась к мягким идеалистическим канонам периода Хэйан, которые оставались популярными до недавнего времени.
Внешне возрождение буддизма шло своим чередом, храмы восстанавливали и украшали великолепными скульптурами. Они продолжали существовать еще долго после того, как наполнявшая их духовная жизнь пришла в упадок и каждому следующему поколению приходилось заново открывать для себя сущность буддизма.
Когда мне было восемь лет, я спросил отца:
