И я умоляла о смерти.
Я не могла дышать.
Давление снова сдавило мою грудь, я сбросила одеяло и прижала руки к моей липкой коже. Я свалилась с кровати, упав на гранитный пол и прижавшись к нему лбом. Прохладный пол, казалось, помогал, как в ночь, когда я прекратила принимать напиток.
Я не знала, сколько я оставалась в этом положении — минуты или часы — но у пола была эта чудесная способность. Глубоко внутри костей я чувствовала измождение, которое может чувствовать воин в конце финальной битвы, готовый слиться со своим мечом и исчезнуть в вечности.
Где-то в комнате открылась дверь, скрежеща по мрамору. Я не подняла головы, ни попыталась сесть, я знала, как я выгляжу для того, кто смотрел на меня — как собака, забившаяся в угол. Это была я.
— Лекси?
Мое сердце остановилось.
— Лекси? О, мой Бог, детка.
Я снова застыла, слишком боясь посмотреть и обнаружить, что голос, на самом деле, принадлежит не моей маме, что это какая-то запутанная иллюзия. Другой вид давления ударил меня в грудь. Росла хрупкая надежда.
Теплые руки мягко заключили меня в до боли знакомые объятья. Прерывисто вздыхая, я уловила ее запах — ее запах. Ваниль.
Подняв голову, я посмотрела сквозь пряди волос и перестала дышать, и потеряла способность сформировать связную мысль.
— Мама?
Она улыбнулась, скользя руками по моим щекам. Это была она — овал лица, кожа чуть темнее моей, губы расплылись в улыбке и светло-зеленые глаза. Она смотрела на меня так, как смотрела в последний раз в Майами, перед нападением демона, изменившим ее в жаждущего эфир монстра, до тех пор, как я убила ее.
Я сжалась, не могла дышать, не могла думать, не могла ничего видеть, кроме нее.
— Детка это я, это, правда, я.
Ее голос был таким, каким я его помнила — мягким и мелодичным.
— Я здесь.
Я смотрела на нее, пока ее красивое лицо не начало расплываться. Часть меня не могла принять это — этот подарок — потому, что, если это было нереально, это было слишком жестоко. Духи, охраняющие врата в Подземный мир уже одурачили меня.
Но ее руки были теплыми, а глаза были полны слез. Она пахла как она, и голос звучал как у нее. Даже темные волосы падали волнами на ее плечи, как раньше.
Она опустилась на колени и наклонилась вперед, она прижалась своим лбом к моему. Её голос сжимался от слез.
— Ты помнишь, что я сказала тебе в ту ночь?
Я приложила все усилия, чтобы сказать.
— Что ты любишь меня?
— Да.
Она улыбалась со слезами.
— Я сказала тебе, намеренно или нет, но ты особенная девочка.
О, Боги…
— И ты сказала мне, что как твоя мать, я обязана была это сказать.
Она засмеялась и, казалось, у нее перехватило горло.
— Даже я не знала, насколько особенной ты была.
Это была она — настоящая она.
С криком я обняла ее, чуть не сбив с ног. Мягко смеясь, она заключила меня в крепкие объятия — объятия, по которым я скучала и в которых нуждалась так долго. Это были лучшие ее объятия.
Она крепко сжала меня, и я прижалась к ней, она гладила мои волосы. Комок стоял в горле и слезы хлынули из глаз. Эмоции наполнили мою грудь, я почувствовала, что сердце сейчас взорвется. Я долго ждала этого момента и никогда не хотела ее отпускать.
— Как это возможно?
Мой голос был хриплым и приглушенным.
— Я не понимаю.
— Аполлон решил, что это будет хорошо для тебя после случившегося.
Она слегка отодвинулась. Слезы блестели в ее глазах, и я ненавидела это.
— Он попросил Аида об одолжении.
У Аполлона в распоряжении, должно быть, много благосклонностей.
— Я так скучала по тебе.
Она положила руку мне на щеку и улыбнулась.
— И я так хотела быть с тобой, когда ты потеряла Калеба и встретилась с Советом. Я хотела этого больше всего на свете.
Раскаленный комок заполнил мое горло.
— Я знаю. Мам. Мне… Мне так жаль. Я…
— Нет, детка, ты не должна извиняться за то, что случилось со мной. Здесь нет твоей вины.
Но это была моя вина. Конечно, я не превращала ее в демона, но мы покинули безопасный Божественный Остров из-за того, кем бы я стала. Она пожертвовала всем — своей жизнью — для меня, и я все же соединилась с Сетом после Пробуждения, провоцируя ужасные, катастрофические события по всему миру и Боги приняли ответные меры. Как же это не было моей виной?
— Послушай меня, — сказала она, взяв меня за лицо и заставляя поднять взгляд.
— То, что случилось со мной в Майами не твоя вина, Лекси. И ты все сделала правильно в Гатлинбурге. Ты дала мне покой.
Убив ее — мою мать.
Она поджала губы и затем прерывисто вздохнула.
— Ты не должна винить себя. Это не твоя вина. И то, что случилось после Пробуждения, не было тем, что ты могла контролировать. В конце концов, ты разорвала связь. Это важно.
Ее слова были настолько искренними, я была почти уверена, но я не хотела провести все время, обсуждая все эти ужасные произошедшие события. После всего, что случилось, я просто хотела, чтобы она обнимала меня.
Подавить чувство вины было так же, как снять слишком узкие брюки. Я могла дышать теперь, но следы на коже остались.
— Ты счастлива? — спросила я, придвигаясь ближе.
Мама снова прижала меня ближе, положив подбородок мне на макушку, я закрыла глаза, почти сумев притвориться, что мы были дома, и под моей щекой билось сердце.
— Я скучала по тебе, и по другим вещам, но я счастлива.
Сделав паузу, она заправила мои волосы назад.
— Это покой, Лекси. Тот, который стирает все негативное, и становится легче со всем примириться.
Я завидовала такому покою.
— Я наблюдаю за тобой, когда могу, — сказала она, целуя меня в макушку.
— Не то, чтобы нам предлагали это делать, но, когда могу я проверяю. Ты не хочешь рассказать мне об этом чистокровном?
Мои глаза выпучились, и жар прилил к лицу.
— Мам.
Она тихо рассмеялась.
— Он так сильно заботится о тебе, Лекси.
— Я знаю.
Мое сердце сжалось, я подняла голову.
— Я люблю его.
Ее глаза загорелись.
— Ты не представляешь, какой счастливой это делает меня, знать, что ты нашла любовь среди всей этой…
Трагедии, закончила я молча. Взяв ее за тонкие запястья, я посмотрела в окно. Тонкие ветки качались на ветру. Ярко-розовые цветы были раскрыты, их каплевидные лепестки были мокрыми от росы. Я смотрела на них достаточно долго прежде, чем заговорила.
