Губы барона недобро искривились.
– Ваш господин слишком хорошо осведомлен. Назовите мне его имя.
– Милорд…
Барон стукнул по столу.
– Спорить будете со своими дружками по базарному делу! Не со мной.
– Милорд, мой господин – один из тринадцати великих лордов-землеправителей. Он позволил мне раскрыть его имя лишь при случае, если сделка состоится.
– Землеправитель… – процедил Хьюго Деррил. – Пожалуй, я без труда смогу выжать из вас его имя, как и местоположение товара. Не так ли?
– Ваша правда, милорд. Я в вашей власти, и вы в силах отнять товар. Мой господин велел сообщить вам, как он поступит в случае такого происшествия.
– И как же, любопытно узнать?
– Придет вернуть имущество со всею своей мощью.
На языке вертелось продолжение: «…а также с войсками своей молодой жены». Это звучало более чем весомо, но и стало бы слишком явной указкой. Такие слова мигом разрушили бы инкогнито графа Виттора. К счастью, они не понадобились.
– Вы держитесь нагло, – сказал барон Деррил. – Готов поверить, что за вашей спиной действительно стоит Великий Дом. Вопрос: отчего сорок одна тысяча? Если ваш господин ведает так много, как хочет показать, то знает, что цена прежнего товара была ниже.
– На пять тысяч золотых ниже, милорд, – признал Хармон. – Но мой господин считает, что новый товар намного лучше прежнего. Он проявляет некоторые свойства… Не посмею назвать его говорящим, но он способен на некоторое чудесное взаимодействие с обладателем.
Барон потер подбородок, дал себе время поразмыслить.
– Товар, разумеется, не при вас?
– Не при мне, милорд. Я могу доставить его в течение дня.
На сей раз это было правдой: Хармон, скрепя сердце, припрятал Предмет в Лабелинской гостинице, побоялся оказаться в цитадели феодала, неся святыню на груди. И, судя по всему, правильно сделал.
– Ждите моего письма. Я велю вам принести товар в назначенное место, где его сможет осмотреть герцог.
– Слушаюсь, милорд.
– Можете идти.
– Благодарю вас, милорд.
Хармон встал с табурета, чувствуя, как задубела от напряжения спина. Направился к двери, вслед ему прозвучал голос баронессы:
– Видели голого конюшонка на столбе? Он подал моему лорду-мужу немытого жеребца.
Смысл был кристально ясен.
– Благодарю за предупреждение, миледи, – поклонился Хармон и, наконец-то, покинул комнату.
Глава 28. Искра
Квадратный мраморный постамент, опоясанный восемью ступенями, напоминал алтарь. Большой императорский престол, вознесенный на вершину постамента, приковывал внимание, и стоило немалых усилий отвести от него взгляд. Ножки в виде тигриных лап и подлокотники, похожие на огромные птичьи перья, сияли красным золотом. Спинка напоминала цветок азалии, каждый лепесток имел прозрачные вставки из лазурита и горного хрусталя. Расположенные позади трона фонари подсвечивали его так, что спинка сияла всеми оттенками синего – от нежно-голубого до глубоко лазурного.
Император Адриан отнюдь не был щуплым мужчиной, а парадное облачение – камзол с массивными золочеными наплечниками, выпуклые рубиновые пластины на груди, высокая корона – придавали ему вид гиганта. И все же, он был недостаточно велик, чтобы комфортно расположиться на троне: по своим размерам трон подошел бы лишь подлинному исполину. Мира подумала, что в этом, наверняка, содержался смысл: сколь бы ни был могуществен император, бремя власти все равно не будет ему вполне по плечу. Лишь бог или Праотец может чувствовать себя комфортно на троне правителя мира, но не человек.
Восемь ступеней, нисходящих от престола, подразумевали жесткую иерархию. На двух верхних имели бы право стоять близкие родичи императора, на третьей и четвертой – первые советники. Сегодня здесь не было ни дяди Адриана, ни советников, так что верхушка пирамиды оставалась пуста, лишь секретарь ютился у ног владыки на неизменной табуреточке – не Итан, другой. Пятую ступень занимала четверка лазурных гвардейцев – по двое слева и справа от трона. Они стояли на вахте час за часом в полной пластинчатой броне, при мечах и искровых копьях, и Мира от всей души сочувствовала им. На шестую ступень могли бы взойти главы Великих Домов, на седьмую встала бы Мира как троюродная племянница владыки, а на восьмую – как инфанта Нортвуда.
Те люди, кто пришел сегодня на прием к императору, не были ни землеправителями, ни лордами или имперскими чиновниками, ни даже мелкой поместной знатью. Длинной чередою в тронную залу втекали простолюдины: ремесленники, торговцы, священники, крестьяне. Церемониймейстер бил жезлом в пол, привратник распахивал одну створку двери, и очередная горстка просителей переступала порог. Простор и величие помещения, искровые огни, роскошь украшений, а более прочего драгоценный престол и всемогущий человек на нем, – все это оглушало гостей. Они замирали, раскрыв рты и вертя головами. Церемониймейстер вполголоса делал замечание и движением жезла приказывал следовать за ним. Просители проходили половину залы, приближаясь к трону. С каждым шагом их спины все больше сутулились, гости словно делались ниже ростом. Церемониймейстер ударом жезла указывал место, где просителям надлежало остановиться: внешний край узорчатого круга на паркете, в пятнадцати шагах от тронного возвышения. Потом он отступал вбок и кивал секретарю, а тот тихо сообщал владыке имена пришедших. Люди низкого сословия не заслуживали того, чтобы об их приходе докладывалось во весь голос. Просители падали на колени и касались лбами паркета. Этикет не требовал этого: достаточно было низкого поклона, о чем церемониймейстер сообщал каждой группе гостей. Но те, оглушенные и подавленные, не осмеливались стоять. Владыка Адриан говорил им:
– Поднимитесь. Приветствую вас.
Они неуклюже вставали и принимались говорить. Это выглядело столь же трогательно, сколь и жалко, вызывало сочувствие и смех. Говорить не умел почти никто, а если умел, то сбивался и путался. Несмоненно, гости заранее сочиняли и заучивали хвалебные речи, тренировались произносить их, распределяли слова. Но здесь, у ступеней престола, они забывали все и выдавливали смятые клочья:
– Ваше величество… преданные слуги… желаем самых долгих лет… и чтобы боги благословили… и крепкого здравия!..
Пятнадцать шагов до трона в сумме с высотою ступеней делали их слова почти неслышимыми, и церемониймейстер поучал:
– Говорите громче. Громко и четко.
Те просители, кто выправкой походил на бывших солдат, обретали почву под ногами и принимались по-военному чеканить:
– Желаем здравия вашему величеству! Да умножится ваша слава! Да пошлют боги долголетия!
Прочие терялись и смущались: как это – говорить громко? Это ведь почти то же, что кричать. Кричать на самого императора?! Они опускали взгляды, комкали слова и в итоге вовсе замолкали. Владыка отвечал:
