Что же вы предлагаете? – спрашивает дядя Уиллис. Ориджин берет карту Пастушьих Лугов и тычет пальцем в четыре брода. Получите, говорит, их в ленное владение. Все четыре. Не захотите – не будете впускать на свой берег кочевников. Захотите – соберете пошлину за переправу. Так или иначе, сможете решать, кому пастись на восточном берегу, а кому – нет. Это же против Юлианова закона! – тревожится дядя. Ничуть, – утешает Ориджин. Закон дает в общие владения луга (!), но о переправах-то ничего не сказано!
А что от нас требуется? – спрашивает дядя. Крючок уже плотно засел в его глотке, осталось потянуть. Ориджин и потянул: дайте понять владыке, что признаете любую невесту, выбранную им, и проголосуете за реформы независимо от его выбора. Постойте-ка, – говорит дядя Уиллис. Внезапно он уразумел, что все это значит. Постойте-ка, ведь тем самым мы уничтожим шансы Бекки на корону! Ориджин разводит руками: а их и так нет, этих шансов. Уж простите, мне очень жаль, но у вас ничего нет. Вы можете обменять ваше ничего на конфликт с Короной, а можете – на контроль над переправами. Решать вам.
Ориджин убрался, а дядя Уиллис вызвал к себе отца. Он повторил словами Эрвина: мне очень жаль, брат, и все такое, но Бекка… Ты ведь понимаешь, император не станет рисковать… И отец сказал: броды? Все четыре? А что же… хм… м-да… а, пожалуй…
Знаешь, с чем я никак не могу смириться? Это было в январе! Шесть проклятых месяцев прошло! Они так и не сказали мне. После разговора с тобой я сама пришла к отцу и вытянула все, слово за словом!.. Почему он не сказал раньше?! Хотя бы перед балом! Стыдно вспомнить, боги! Адриан дважды приглашал меня, я было надумала, начала надеяться… Размечталась: а вдруг!.. К играм готовилась, как сумасшедшая… Прямо цвела и пахла! Тьфу. Дрянь. Дура.
Ты никогда не задумывалась: сколько ты стоишь? Я вот теперь знаю: моя цена – четыре переправы через Холливел. По словам отца, это много. У меня сразу на душе потеплело: ах, ну если много, тогда конечно!
Не могу успокоиться. Не могу.
Допишу – поскачу куда-нибудь. Главное – далеко. Миль двадцать.
Прости, что все нескладно, путано.
твоя Южанка
PS И все же, попытаюсь по сути. Есть тайный союз между несколькими Великими Домами, устроенный младшим Ориджином. Союз поддержит реформы Адриана независимо от того, на ком Адриан женится. Каждому обещан за это тот или иной кусок пирога.
Что важно: ни Аланис, ни Валери не могут быть уверены в своей победе. Адриан может и вовсе отложить помолвку, при этом все равно получит поддержку в Палате. А значит, едва ли виновница заговора – одна из невест.
Правда, Аланис и Валери могут не знать о тайном союзе. Если уж я не знала…
PPS Ориджин намекнул, что графство Нортвуд также входит в союз, наравне с Надеждой и Литлендом. Матушка не говорила тебе об этом, правда? Ни в коем случае не пытаюсь чернить ее. Я убеждена, леди Сибил принимает решения, заботясь о благе своей земли и всей державы. Все же, тебе стоит знать.»
Глава 29. Стрела
июнь 1774 от Сошествия восточнее Реки
окрестности ложа XVIII Дара богов
Глаза леди Нексии имеют цвет васильков. У северных девушек не бывает таких глаз.
Эрвин видит их потому, что подглядывает одновременно с нею. Нексия целует его с необычной порывистой страстью, зарывается ладонями в волосы, прижимает к себе его голову… и подсматривает. Встретившись глазами, она отталкивает Эрвина.
– Ты… ты…
– Ищешь слов для возмущения? – улыбается Эрвин и обнимает ее, гладит шею и плечи. – Помочь? Знаю несколько эпитетов.
Нексия серьезна, две крохотные морщинки на переносице.
– Я никогда не понимаю, что у тебя на уме.
– Пустота, – усмехается Эрвин.
– В этом и дело. Твоя ирония – как бархатная маска… Какой ты за нею? Не рассмотреть, не понять.
Эрвин показывает кончик языка. По губам девушки пробегает улыбка. Шторки на окне кареты закрыты неплотно, уличные фонари бросают сполохи на ее лицо.
– Ты хочешь спросить? – говорит Эрвин. – Спроси. Вполне возможно, я отвечу.
– Что ты думаешь обо мне? За что ты… – она паузой обходит слово «любишь» и заменяет: – почему я тебе нравлюсь?
– Дай-ка подумать… ммм… – Эрвин нарочно долго молчит с весьма задумчивым видом. Девушка не выдерживает и кусает его за ухо.
– Стой-стой! Я уже знаю ответ!
– И что скажешь? – шепчет Нексия.
– Шелковые волосы, тонкая шейка, – Эрвин нежно гладит ее, – большие синие глаза, изящные руки. Ты создана, чтобы украшать этот мир.
– Недостаточно, – девушка сжимает в кулачке его волосы. – Скажи еще.
– Тебе нужно не больше вдоха, чтобы превратиться. В твоем лице – томная печаль осени. Но стоит тебе улыбнуться, и наступит озорное лето. Рядом с тобою морозно, а в следующий миг – жарко, а в следующий – светло и свежо, как весною.
– Мало, – шепчет она и царапает ноготками его шею.
– Ты совсем непохожа на Север. Ты бы не выжила среди холода и молчания.
Девушка мурлычет:
– Прошу, еще.
– Ты стараешься меня понять.
– Это сложно, – говорит Нексия. Вспышка пробегает по ее лицу. – Пытаюсь рассмотреть тебя – и не могу. Ты где-то очень далеко, будто в тумане. Скажи мне, где ты?..
– Я с тобою, – лжет Эрвин.
Нексия целует его – горячо и отчаянно, пытаясь не то удержать, не то успеть.
Над головой – бревенчатый настил. Взгляд упирается в сосновые стволы, облепленные мхом. Щели законопачены дерном, но не слишком хорошо: в полудюжине мест перекрытие протекает, вода собирается лужицами на полу. Снаружи идет дождь. Свежесть втекает сквозь квадратное оконце деревянного щита, заслоняющего вход.
Боль дремлет в груди, сбоку, ниже левой ключицы. Она всегда готова огрызнуться и укусить. Стоит пошевелиться, и в ране лопается стекло, осколки впиваются в легкое, сбивая дыхание. Но если не задевать рану, не дергать рукой, то боль становится тупой и ноющей – вполне сносной. Не хуже рези в горле при простуде. С нею можно мирно сосуществовать: ты спишь – она спит.
Движения ограничены. Сядешь – голова кружится, к горлу подкатывает тошнота. Встать и вовсе невозможно: дыхание сбивается, мир начинает вертеться, земля куда-то выпадает из-под ног, вмиг ты оказываешься на четвереньках. Впрочем, двигаться почти нет необходимости. Пища под рукой: развязанный мешок стоит справа от лежанки. Эрвину не стоит труда дотянуться, взять лепешку или кусок сыра. Кружка стоит под одной потолочной щелью, миска – под другой. Вода наполняет емкости: клап-клап-клап. Когда начинает вытекать через край, Эрвин переливает ее в бурдюк, про запас.
