Тогда отчего на душе не так уж радостно?..
– Хотите сказать, миледи, что владыка Адриан согласился на брак с леди Аланис?
– Он не сказал этого, но, похоже, деваться ему некуда. Убийцу поймают, состоится шумный процесс. Вся Фаунтерра заговорит об этом, все сделают тот же нехитрый вывод, что и герцог Айден: для спокойствия стране необходим принц. Палата Представителей станет давить на Адриана, и он пойдет на уступку. Владыке требуется поддержка Палаты для того, чтобы учредить всеобщий налог. Лишний конфликт с Палатой и замлеправителями – последнее, что нужно Адриану, поскольку налог – и без того сложный вопрос. Так что Адриан уступит в менее важном – в вопросе брака.
– Это так грустно, миледи… Ведь он не любит никого из троих претенденток! Почему он должен жениться против сердца?
– Наивное дитя!
– Я имею в виду… он мог хотя бы повременить! Отложить брак еще на год – и что-то изменилось бы в его жизни. Кто-нибудь непременно встретился бы ему… Боги милостивы к тем, кто верит в любовь.
– Боги были милостивы к твоим родителям, но это, знаешь ли, редкое исключение, – процедила графиня. Мира вспомнила: молодую леди Сибил выдали за старика-вдовца. Брачное ложе с нею разделило морщинистое дряхлое тело, воняющее зубной гнилью.
– Простите, миледи.
– Забудь. Что же до Адриана, то он и так слишком долго медлил с браком. Эти убийства – словно жестокий знак, посланный богами. Палата и двор будут настаивать на помолвке в ближайшее время.
– И владыка выберет леди Аланис?
– А почему нет? Она – самовлюбленная агатовская стерва, зато красива, породиста и неглупа. Валери – дура и посмешище для всего двора. Бекка Лошадница, если верить тебе, наделена массой достоинств, но риск бесплодия перевесит их все. Несомненно, Аланис – лучшая из трех.
– В Империи не только лишь три невесты!
– Не смеши меня, дитя. Полагаешь, любая может прийти и посвататься к императору? За каждой из трех претенденток – клубок договоров, интриг, политических интересов. Семейство императрицы получает огромное влияние, и Великие Дома обещают свое покровительство той или иной невесте в обмен на будущие привилегии. За Аланис стоит Альмера, Надежда и Ориджин. За Беккой – Юг и Дарквотер. За Валери – Южный Путь и западники. Запад поддержит кого угодно, лишь бы насолить Альмере.
– А вы, миледи? Кому из невест вы отдаете предпочтение… и поддержку графства Нортвуд?
– Я буду любить всем сердцем ту императрицу, которую полюбит Адриан. И тебе того же советую.
По гравийной дорожке зашуршали шаги. Церемониймейстер вел к беседке девушку. У входа он посторонился и пропустил ее. Гостья поднялась на три ступени и оказалась лицом к лицу с Мирой.
Глория Сибил Дорина, дочь графини Нортвуд. Мира помнила ее рыжеволосой зеленоглазой девчонкой, эгоистичной и глуповатой. Покров манер, которые с таким трудом прививали ей мать и воспитательницы пансиона, едва скрывал легкомыслие и склонность к дурным шалостям. Веснушки на щеках придавали ее внешности миловидную простоту, Глория походила, скорее, на дочку мельника, чем графа. Такою она была в Клыке Медведя, бесконечные три месяца тому назад.
Теперь она переменилась до неузнаваемости. Темно-каштановые волосы падали на плечи пышной волной, серые глаза поблескивали серебром, пудра не оставила следа от веснушек. Неулыбающиеся губы веяли прохладой, строгое черное платье усиливало эффект. Глория преобразилась в таинственную северную дворянку – из тех, на кого так падки мужчины Фаунтерры. Ее внешность утратила былую яркость, но приобрела глубину и душу. Леди Сибил смотрела на дочь с нескрываемым восторгом, Мира – с завистью и досадой.
– Миледи, – поклонилась Глория собственной матери.
– Рада вас видеть в здравии, милая Минерва, – ответила ей леди Сибил и махнула церемониймейстеру: – Благодарю, вы можете идти.
Когда он удалился, графиня заключила дочь в объятья. Они заворковали наперебой:
– Я так скучала!
– Ты – настоящая красавица!
– Ах, мамочка!
– Как прошла дорога?
– Дорога была ужасна, зато дворец!.. Мама, дворец! Столица! Какое счастье, что, наконец, я здесь!
– И я счастлива, дорогая моя!
Мира всегда испытывала неловкость от подобных сцен. Бурные излияния чувств виделись ей чем-то неприличным. Нежность, пусть даже родственная, – слишком интимная штука, чтобы выставлять ее напоказ.
– Миледи, я оставлю вас наедине, – сказала она и направилась к выходу.
– Да-да, благодарю тебя, – ответила графиня. Глория так будто и не заметила Миру.
Девушка пошла прочь от беседки. В груди бурлили злость, обида, досада – сложно даже сказать, какого снадобья больше в этой смеси. Увидав Глорию, она словно изменила точку зрения, глянула на все иначе, под новым углом. Глория заняла место Минервы и приняла на себя опасность, предназначенную Мире, – можно сказать так. А можно выразиться иначе: простушка Глория взяла себе имя Минервы рода Янмэй – высокого, императорского рода. Имитирует ее, Минервы, внешность. Лишь взглянув со стороны, Мира поняла: она не была красавицей, но в чертах ее сквозила та особенная, горделивая порода, присущая лишь потомкам десятков поколений аристократов. Теперь же эту породу изображает Глория, а Мира носит рыжие волосы и сельские веснушки! Она с раздражением потерла щеки, встрепала пальцами прическу.
Мало того: Глория теперь живет в императорском дворце! Эта почесть предназначалась мне, Минерве из Стагфорта. Это я лишилась отца, это меня пытались убить, это я – наследница престола! А дворцовые покои достались Глории. «Под личной защитой владыки» – любопытно, что вкладывается в эти слова? Видится ли Глория с Адрианом? Возможно, он справляется о ее здоровье? Может быть, она ест за его столом? А почему нет – ведь Адриан мнит ее своею троюродной племянницей. Наверняка он пригласит родственницу разделить с ним трапезу – этого требует простая вежливость! Из вежливости же он заговорит с нею:
– Как сложилась дорога в столицу, миледи?
– Ах, ваше величество, путь был так долог и утомителен, зато радость встречи с вами вознаградила меня с лихвой!
Конечно, из одной лишь вежливости, он может подарить ей комплимент:
– Вы красивы, миледи.
Глория, конечно, не ляпнет какую-нибудь глупость про яркие обертки. Леди Сибил и пансионные дамы прекрасно ее выдрессировали!
– Ваше величество, – шепнет она и скромно опустит глаза.
– Я соболезную вашей утрате, – учтиво скажет владыка Адриан.
– Благодарю, ваше величество. Это, поистине, было ужасно. Ясным днем мы ехали сквозь лес…
Глория расскажет о засаде и убийстве отца. Ей это не будет стоить труда – ведь это было не с нею! Рассказывать о ком-то всегда проще, чем о себе. Мира смогла бы выдавить лишь то странное воспоминанье, как лес сделался серым и тусклым, и как она тушила пальцами свечные огоньки, удивляясь отсутствию боли. А вот Глория-то расскажет складно, да еще и с чувством, прибавит страдания, уронит слезу. У Адриана доброе сердце, он исполнится сочувствия к ней.
