– Да, нелегко пришлось, чего уж… Но, как видите, вытерпел.
– Вам бы помыться да переодеться, хозяин! Давайте-ка остановимся, водички для вас нагреем!
– Верно Полли говорит: от вас, извиняюсь, несет как от дохлой кобылы… Ну, уж простите, сказала как есть.
– А что за страшная куртка на вас надета? Она вся изорвана и в крови!
Хармон глянул на свои рукава: поверх ткани лежала толстая корка засохшей крови и грязи. Но почему-то не было желания тут же скинуть камзол.
– Это одежа одного моего приятеля… Товарища по заключению.
Полли удивилась:
– Но где же он? Почему вы не взяли его с собою?
– Он… видишь ли, милая, он умер.
– Ох!.. Как жалко! Погиб, когда вы бежали?
– Нет, Полли, раньше. Много, много раньше.
Девушка не поняла, что это означает, и удивленно воззрилась на хозяина. Джоакин с любопытством оглядел герб на камзоле:
– Однако недурного приятеля вы заимели, хозяин. Действительно, жаль, что он погиб.
Удивительно: сейчас впервые Хармон смог увидеть вензель, который столько раз ощупывал пальцами. Отклонил борт камзола и поглядел. Герб представлял собой летучую мышь на распластанных крыльях, с оперенной стрелою в когтях. Молчаливый Джек служил Ориджинам. А может, даже был одним из них.
– Если вам так по душе эта птичка, – молвила Луиза, – то сперва дайте-ка я выстираю куртку и зашью дыры, а потом уж носите, сколько захотите. Сейчас снимите – мертвечиной же смердит! Извиняюсь, опять же…
Хармон согласился, хотя и не чувствовал вони. Давно уже он привык к постоянному запаху тлена, царившему в камере. Вернулся в фургон, тщательно задернул завесу. Раздеваться на глазах у Луизы и показывать Предмет, хранимый за пазухой, он не собирался. Оставшись наедине с собою, Хармон скинул камзол и заскорузлую от грязи ночнушку, в которой был выкраден из гостиницы. Собрался одеться… но остановил взгляд на свертке и не вытерпел, извлек свое сокровище на свет. Видимо, он здорово ослабел: Сфера прежде казалась ему невесомой, сейчас же она была хотя и легче стекла, но все же заметно тяжелее воздуха. Поднес Предмет к прорехе в тенте, чтобы солнечный свет озарял святыню. Взял двумя пальцами за обод, щелкнул по меньшему кольцу. Оно закрутилось – дивное, как и прежде. Но что-то странное было в этом вращении, чем-то отличалась картина. Две дюжины раз уже видел Хармон Сферу и любил ее больше, чем родную мать. Он не мог не заметить странность: ось вращения стояла не так!
Он ударил посередине, и закрутиться должно было соответственно – вокруг оси, стоящей вертикально. Однако, глядя на мельтешение бликов, Хармон смекнул: ось вращения располагается под наклоном. Он остановил Сферу и щелкнул снова. И вновь она закрутилась под тем же наклоном, вокруг той же косой оси.
Что за диковина! Нет у Сферы никакой оси! Граф проводил пальцем в зазоре меж колец, показывал! Внутреннее кольцо висело свободно и могло вращаться в любом направлении. Хармон вновь остановил вращение и сделал то же, что некогда Виттор Шейланд: сунул палец в щель и повел по окружности.
Палец наткнулся на ось!
Два крохотных прозрачных стерженька удерживали меньшее кольцо внутри большего! Они были едва заметны, но все же осязаемы: один в верхней части, второй – в нижней. Они и задавали ту самую ось, к которой теперь намертво было привязано вращение кольца!
Скоты! Нечестивцы, святотатцы! – с ненавистью подумал Хармон. Они вставили эти стержни и заневолили Светлую Сферу! Сделали так, чтобы она могла вращаться лишь в одной плоскости! Зачем только им понадобилось это чудовищное надругательство?! У кого поднялась рука осквернить святыню?!
Но в следующий миг он оцепенел от ледяного ужаса. Картина сложилась, все встало на свои места и получило объяснение: странная тяжесть Сферы, и то, что ее оставили в развалинах крепости под такой скверной охраной, и даже то, что Хармону-торговцу сохранили жизнь и дали возможность сбежать! Подлинная Сфера – творение Бога-Ювелира, преодолевшее пять покровов тверди, прибывшее из Подземного Царства – находилась неведомо где, во власти изощренного злодея.
Хармон держал в руках подделку.
Подделка!
Он таращился на нее тупо, как баран. Слово билось в его голове, будто муха в бутылке.
Подделка. Подделка. Фальшивка. Обманка. Подделка. Копия.
Кто это сделал? Как он сумел? Как осмелился? Что теперь делать Хармону? Как спастись? Как оправдаться?
Ни единого ответа. Только слово: подделка. Фальшивка.
Подделка.
Торговец все не отводил от нее взгляда, когда снаружи донесся требовательный окрик:
– Остановитесь!
Фургон встал.
Хармон спешно завернул копию в тряпицу и сунул под одеяло. Даже будучи фальшивкой, эта вещь выглядела достаточно чудесной, чтобы убить за нее девятерых человек, в том числе двух женщин и двоих детей.
– Кто из вас Хармон-торговец?
Хармон Паула раздвинул завесу:
– Я, добрые господа.
Всадников было четверо. Под ними были крепкие кони, сродни курьерским. На поясах – мечи, на мундирах – дельфины и снопы пшеницы, гербы Великого Дома Лабелин.
– Его светлость герцог приказывает вам прибыть во дворец. Следуйте за нами.
Твою праматерь!
Глава 37. Искра
24, 27 июня 1774г.
Фаунтерра
Морис Лабелин убил моего отца.
Какое странное чувство: ведь я почти не знаю этого человека. Видела раз на балу и раз на параде. Проезжала через его земли, останавливалась в гостинице в его столице. Все.
Каков он? Толстый, некрасивый. Туповатый, если судить по глупой перепалке с шутом на балу. Жадный и упрямый: выжимает максимум из торговой монополии своего герцогства, нещадно дерет пошлину за проезд. Не лишен сноровки: сумел втереться в близкое окружение владыки, нашел для Валери место при дворе. Более ничего не знаю о нем. Туманный силуэт. Можно ли ненавидеть того, кого не знаешь?..
А Фаунтерра тем временем готовилась к летним играм. Прихорашивалась, чистила свои золотые перья, полировала мечи. Дома наряжались гирляндами, на подоконниках пестрели цветы. Каждый вечер улицы заливались искровым светом, а в небе громыхали феерверки. Каждое утро по дорогам проезжали пузатые поливалки, и мостовые блестели влагой, играли солнечными бликами.
Морис Лабелин убил моего отца, – думала Мира, сидя на подоконнике с чашей вина. Красное сухое, восполняющее кровь, строго предписанное лекарем. От него боль притуплялась, клонило в сон… Лабелин убил моего отца. И барона Росбета – своего собственного вассала, и сира Адамара – близкого друга Бекки. Мире следовало бы ненавидеть убийцу. И она ненавидела, но как-то тускло, не жгуче. В том ли дело, что Лабелин едва знаком ей? Или в ее северной крови? Или в болезни?
