– Проселок?.. – Хармон удивился. Он не помнил никаких поворотов дороги.
– Да, он мало приметен, весь травой порос. Видно, редко им пользуются. Но есть.
– Покажи! – велел Хармон.
Они добрались до места, и Полли показала. Верно: среди высоких луговых трав змеилась примятая полоска. Дорогой никак ее не назовешь – скорее, тропа, которой время от времени пользовались.
– Все ты напутал, Вихренок, – в сердцах бросил Хармон. – Таки не на север они подались, а на юг, в Лабелин!
Но шансов разыскать злодея в Лабелине не было никаких, а проселок давал хотя бы видимость надежды. Ведомый скорей отчаянием, чем трезвым рассуждением, Хармон свернул на заросшую тропу.
Пропетляв пару миль, обогнув озерцо и рощицу, путники увидели хутор на три дюжины домов. Ну, вот и весь рассказ, – подумал торговец. В хуторе они скрываться не станут. Однако на краю поселка торчала крохотная таверна, и Хармон решил попытать счстья.
– Скажи-ка мне, будь другом, – привычно спросил торговец, взяв у трактирщика кружку, – в прошлый четверг ближе к вечеру не заезжали ли к тебе трое всадников?
– Трое всадников? – трактирщик присвистнул. – Что бы им тут делать?
– Так не заезжали?
– Нет, добрый господин. К нам-то редко заезжают… Разве если в монастырь паломники идут, то могут забрести на чарку-другую. С них-то и живу… Но в четверг – нет, в четверг не было никого.
– Эх… – махнул рукой Хармон и присосался к кружке.
– Отчего так печалишься? – посочувствовал трактирщик. – Сильно тебе нужны те всадники?
– Нужны – не то слово! Один из них мне кругленькую сумму задолжал… А теперь поди сыщи его. Точно знаю, что он в четверг проехал от развалин на север – и как сквозь землю провалился! Лысенький такой, щекастый, с брюшком, на пивовара похож. Вроде бы, памятная внешность – а нет, никто не видел на десять миль вокруг!
– Да уж, бывает… – покачал головой трактирщик и поведал – не сказать, что к месту – историю о том, как у него украли лошадь.
Хармон допил, вздохнул и пошел прочь, повесив голову. Трактирщик вдруг окликнул его:
– Как, бишь, ты сказал, выглядит этот твой должник?
Торговец повторил. Трактирщик почесал затылок.
– Слушай-ка, а ты, часом, не брата Людвига имеешь в виду?
– Какого еще брата? – не понял Хармон.
– А, ну нет – так нет, – пожал плечами трактирщик. – Тебе виднее.
– Постой, постой. Я с этим пузатым не близко знаком. На рынке познакомились, назвался он таки Людвигом – это верно. Но вот чей он там брат – этого я не знаю.
– Значит, он был не в сутане?
– В какой еще сутане? – совсем растерялся Хармон.
– А, ну тогда точно он! С тебя монета, господин! Нашел я твоего должника.
– Да кто же он?! – вскричал торговец, боясь верить.
– Брат Людвиг! Из Максимианского монастыря, что в двух милях на запад от хутора.
– А почему думаешь, что это он?
Трактирщик принялся загибать пальцы:
– Во-первых, по виду подходит – лысенький, с брюшком, щеки висят. Во-вторых, он мне тоже агатку задолжал. Сказал – верну на неделе, но все никак! А дело еще весною было. И в третьих, самое главное: брат Людвиг иногда выходит из монастыря без сутаны. Имеет он такую странность. Раз заехал ко мне на чарку – одет, будто мещанин, я его даже сразу не признал. Ты как сказал, что твой Людвиг был без сутаны, – тут я сразу понял: точно он!
Хармон затаил дыхание:
– И что же, в четверг он к тебе заходил? С двумя спутниками?
– Неа. В четверг я его не видал. Ты, видно, спутал: в среду здесь брат Людвиг проезжал. И не к монастырю ехал, а от монастыря. Туда вон, в сторону развалин крепости.
* * *
Максимиановская обитель была укреплена как надо – чего, впрочем, и следовало ожидать от монастыря, расположенного среди полей. Двадцатифутовые стены венчались галереей с бойницами, ворота были окованы железом и снабжены дополнительной подъемной решеткой из дубовых брусьев. Правда, башен не было, и это обстоятельство, несомненно, порадовало бы командира осадного отряда из пары сотен бойцов. Беда в том, что все войско Хармона-торговца состояло из одного недорыцаря, одного дезертира и одного старого пьянчуги с копьем.
– Что ж, начнем с разведки, – сказал Хармон, глядя на белеющие стены монастыря с опушки рощицы. – Так ведь полагается по правилам военной науки?
Джоакин важным кивком подтвердил: да, именно так.
– Паломники обыкновенно выглядят несчастными людьми, – сказал Хармон. – Или нищие, или хворые, или юродивые, или голодные. А лучше – все вместе.
Он скептически осмотрел свою свиту. Все были, как на зло, здоровы и жизнерадостны. Более всех походил на нищего страдальца сам Хармон, до конца не оправившийся от голодовки. Однако ему в монастырь дорога заказана: пузатый брат Людвиг, если именно он и был тюремщиком, помнит Хармона в лицо. Джоакин со Снайпом отпадали – они имели слишком уж воинственный вид. Не подошел и Вихорь – тот был хоть добродушен, но крепок. Хармон пригляделся к Луизе:
– Значит, вот что я тебе скажу. Ты станешь паломницей. Жизнь твоя – штука нелегкая. Муж у тебя помер…
– Вот те на!.. – возмутился было Вихорь, но Хармон повысил голос:
– Да-да, Луиза, овдовела ты. Осталась одна с двумя спиногрызами, да еще на твоей шее сидит престарелый отец. Папашка, значит, ничего делать не может, поскольку беспробудно пьет. Это будешь ты, Доксет.
– Я, хозяин?..
– Именно ты. Я тебе для убедительности чарку орджа налью… две. Твоя задача, Доксет, выглядеть полным дураком: смеяться невпопад, ко всем с болтовней приставать, нести всякую чушь.
– Ну, уж вы придумали, хозяин! Этакий маневр я только в Шиммери видал. Пошли мы в разведку на Львиные Врата, и наш командир говорит: переодеваемся скоморохами…
– Вот-вот, отлично справляешься, – похвалил Хармон. – А твое дело, Луиза, показывать всем своим видом, что жизнь – несладкая штука. Сделай суровое лицо и не улыбайся. Вообще забудь, что такое улыбка, поняла? Платье надень грязное и старое, башмаки – сбитые, плащ возьми не свой, а Вихрев – видно будет, что он с чужого плеча. Котомку возьми, но пустую – внутрь пару тряпок кинь, не больше. Пусть не думают, что у тебя какое-то добро водится.
– Подол платья подвязать? – предложила Луиза. – Так делают, когда идут пешком по грязи.
– Верно, умница. Из денег возьми горстку медяков, завяжи их в платок. Обязательно брось подаяние: развяжи платочек этак аккуратненько, выйми три звездочки, потри о подол и положи в чаши, а остальные завяжи – и за пазуху.
– Бедняки еще целуют монетки перед тем, как на подаяние бросить.
– Точно подметила. И это сделай. Детей – Сару с Вихренком – тоже одень погрязнее да победнее. Ты поняла уже, в каком духе. Вихренок пусть босиком идет, а Саре на голову платочек повяжи – дети в платочках всегда смотрятся жалко.
