Об этом Мира не думала. Горе затмевало чувство опасности. Лишь после слов графини Мира осознала: действительно, нет никаких причин, чтобы преступники отказались от задуманного! Хотя первое покушение провалилось, убийцы могут попытаться довести дело до конца.
– Разве никто в Фаунтерре не знает Глорию? Если я назовусь ее именем, обман не раскроется?
– В столице бывают торговцы с Севера, которые могли видеть мою дочь, но они не вхожи во дворец Пера и Меча. При дворе владыки никто не знает Глорию в лицо: столичная знать редко посещает Нортвуд.
В последних словах ясно слышалась досада.
– Миледи, но присвоить чужое имя – преступление, в особенности, если это имя благородного человека.
– Обещаю тебе, мы раскроем подмену сразу же, как только будет пойман преступник! Человек неповинен в обмане в том случае, если он сам развеял заблуждение прежде, чем оно нанесло кому-либо вред.
Как правительнице графства, леди Сибил нередко доводилось вершить правосудия. Можно было полагаться на ее знание законов. Мира склонялась к тому, что дерзкая задумка графини действительно имеет смысл.
– А как быть с цветом глаз? Мои – серые, у Глории – зеленые.
Вместо ответа графиня велела:
– Запрокинь голову, широко раскрой глаза.
Из небольшого пузырька графиня уронила по паре капель в каждый глаз девушки.
– Теперь смотри.
Она поднесла к лицу Миры зеркальце, и брови девушки взметнулись от удивления. Радужки глаз из дымчато-серых сделались зелеными!
– Это смесь соков мариники и шиммерийского локонта, – пояснила леди Сибил. – Будь у Глории карие глаза, пришлось бы сложнее – нет средства, придающего этот цвет. Но для зеленых и голубых глаз травники давно изобрели снадобья – барышни любят такие цвета. Раз в два дня мы будем повторять это действие – и твои глаза останутся зелеными.
Следующим вечером цирюльник расправился с Мириной косой. Волосы девушки укоротились на фут и теперь едва доставали до плеч. Оказалось, что они немного вьются. Мира не помнила этого: сколько знала себя, она носила длинные волосы. И снова это чувство невозвратной потери: как многое изменилось, без тени надежды на то, что станет как прежде.
– Вот, совсем другое дело! – радостно воскликнула графиня. – Теперь ты похожа на первородную! Только девицы из черни носят длиннющие косы. Им недосуг ухаживать за прической, как следует… Полюбуйся, какая красотка!
Мира глянула в зеркало. Рыжая зеленоглазая девица с россыпью веснушек на округлых щечках. Кто я теперь? От Минервы из Стагфорта, от папиной Крошки Мии, от Миры почти не осталось следа. Теперь меня зовут Глория. Глория Сибил Дорина рода Праматери Сьюзен. Дочь графини Сибил, энергичной правительницы Нортвуда. Внучка Дорины, баронессы из Лисьего Дола, что некогда выдала восемнадцатилетнюю дочь за шестидесятилетнего графа, тем самым разменяв ее молодость на титул…
Не то, чтобы Мира теперь точь-в-точь походила на Глорию: ее скулы очерчивались резче, а глаза были посажены шире, чем у дочки графини. Однако, тот, кто видел Глорию лишь несколько раз, не сможет распознать подмену. Иными словами, все, кто мог бы узнать ее в новом обличье, остались на Севере, за сотни миль отсюда.
Итак, теперь меня нет. Может быть, это к лучшему? Может ли горевать тот, кого не существует? Мира невесело усмехнулась этой мысли, на ее щеках проступили крохотные ямочки.
– Улыбайся пореже, дорогая, – тут же приказала графиня. – От улыбки появляются ямочки на щеках. Так бывает у девиц рода Янмэй, к которым Глория не принадлежит. Лучше постарайся вовсе не улыбаться.
О, это легкая задача, – подумала Мира.
* * *
Проведя в Лабелине неделю, леди Сибил, Мира и двое рыцарей графини двинулись в дальнейший путь. До Фаунтерры, столицы империи Полари, оставалось еще триста миль.
Эта часть дороги… В книгах подобное путешествие назвали бы чудесным или диковинным, или сказочным, но Мира знала, что все эти описания слишком слабы. Сложно назвать словами то, что непохоже ни на сказку, ни на чудо!
Конечно, девушка знала заранее, что такое рельсовый поезд. Она даже решила для себя: я не буду пялиться на него и раскрывать рот, как последняя деревенщина. Но она уставилась и раскрыла рот.
Северяне прошли сквозь мраморное, похожее на храм, здание станции и вышли на перрон. Вдоль него с юга на север тянулись блестящие струны рельс, а на рельсах стоял поезд. Во главе его было запряжено бронзовое чудовище. Дракон, монстр среди монстров! Размерами искровый тягач не уступал крепостной башне, положенной на бок! Он стоял на восемнадцати колесах, каждое из них было выше Миры. Лобастая морда тягача пялилась на дорогу двумя громадными круглыми стеклами-глазами. Над головой ветвились металлические рога, задевали кончиками провод, тянущийся от столба к столбу вдоль дороги. Внизу морды тягача, над самыми рельсами, располагался могучий треугольный таран, призванный сметать с дороги любую случайную преграду. Таран был помят и потерт, и его царапины являлись единственными дефектами в облике великолепной машины. За вычетом тарана, все остальное – бока тягача, дверцы, поручни, лесенки на крышу, балкончики по бокам, фонари, глядящие вперед и в стороны, – все сверкало бронзовой желтизной с вкраплениями стекла и красного дерева. Не машина, а слиток золота размером с галеон!
За тягачом, связанные в единую цепь, следовали вагоны. Они были немного меньше своего вожака, и от того выглядели еще красивее. Стенки вагонов были сделаны из лакированного красного дерева, укрепленного вертикальным бронзовыми ребрами. Вдоль стен шли рядами овальные окна, а под ними располагались золотистые вензеля или медальоны со сценками из Деяний Святых. Как выяснилось, каждый из вагонов посвящался одной из Праматерей и носил ее имя. Вагоны имели по шесть пар больших колес, обшитых диковинным упругим материалом – литлендским каучуком. Рядом с каждым большим колесом располагалось маленькое, оно держалось ниже края рельсы и упиралось в рельсу изнутри – так, чтобы поезд не соскочил с пути. Тросы и трубки тянулись под днищем вагона от оси к оси. Спереди вагона имелась лестничка, а на крыше – веранда с навесом и скамьями. Также на крыше крепились продолговатые медные баки для воды, своей массивностью они уравновешивали легкомыслие веранды. Вагонов в поезде имелось целых семь!
Весь состав, от головы и до хвоста, уходящего далеко назад, был произведением искусства, смешением мастерства ювелира с гением архитектора.
Один из нортвудских рыцарей за спиной у Миры непристойно выругался. Второй сказал:
– Да уж…
– Прошу на борт, миледи и сиры! – пригласил станционный лакей. – Вагон Софьи Величавой, передняя половина.
Роскошь внутри вагона была под стать его внешнему убранству. Комната, доставшаяся Мире, оказалась едва ли не просторнее привычных ей покоев в Стагфорте, окно было больше и прозрачней, чем дома, а перина – мягче. Имелся также столик с письменными принадлежностями и удобное кресло. Вместо свечей применялся искровый фонарь: нужно лишь дернуть за шнур, и под потолком в стеклянной колбе засияет синеватый огонь – ярче, чем люстра на дюжину свечей. Но более всего Миру поразили уборная и умывальня. Там и там всегда имелась вода, достаточно было повернуть рычаг. И вода оказалась теплой! Никому на Севере не пришло бы в голову жечь дрова, чтобы умыться. Даже в зимнюю стужу северяне топили баню не чаще двух раз в месяц. В остальное время мылись ледяной водой, а то и снегом… или не мылись вовсе, кому как угодно. Но здесь, в поезде, не приходилось беречь дрова. Все делала сила искры: зажигала фонари, согревала воду, вращала колеса. Приводила в движение, разгоняла, тащила огромный состав – тысячи, тысячи пудов дерева и металла.
