Юлиана Оранта Аделия, она же – Юлиана Великая. Владычица, что правила половину столетия, положила конец Лошадиным Войнам, утвердила границы Империи, с тех пор ни разу не нарушавшиеся, и ввела в действие единственный кодекс законов, который смог учесть нравы всех земель Полариса. Государыня, принесшая миру справедливость.
– Каково ваше мнение о портрете, сударь?
Мужчина был одет в клетчатую жилетку и золоченый сюртук, какие носят успешные коммерсанты. Цепочка от карманных часов вальяжно блестело на груди, округло выпирало пузико, розовели брыластые щеки. Две черточки, однако, ломали образ добродушия: сжатый в линию кривой рот и мелкие близко посаженные глазки. Мужчину звали Дрейфус Борн. Он вертел в руках тросточку с головой слона.
– Ваше величество позвали меня, чтобы обсудить портрет? Увольте, я не знаток живописи.
И тон, и сказанные слова выдавали неприличное раздражение. Министру следовало выразить восторг – иное чувство не уместно, когда речь идет о портрете Юлианы Великой. Однако министр не чувствовал себя скованным какими-либо рамками.
– Сей зал, – Мира повела руками, – зовется «Дамский праздник». Кроме замечательной фрески на потолке, он знаменит также и тем, что именно здесь владыка Адриан разоблачил мошенничество Сибил и Глории Нортвуд. В ходе реставрации дворца, устроенной лордом-канцлером, ряд прекрасных картин покинул свое исконное место. Я сочла, что лучшей обителью для портрета справедливой Юлиана станет именно этот зал. Вы согласны со мною, сударь?
– Ваше величество, я – не министр двора и не главный декоратор. По малярным делам советуйтесь с ними.
– Я говорю не о виде портрета, сударь, а о моральной стороне. Как полагаете, что сказала бы Юлиана Великая о ваших делишках?
Дрейфус Борн скривился, будто услыхал несусветную чушь.
– Вы шутите, ваше величество.
И вдруг Мира почувствовала отвращение. Сильнейшее, до спазмов в желудке. Такое, что впору вывернуть кишки наизнанку и окатить министра блевотиной с ног до головы, от лысой макушки до пряжек на туфлях.
– Скажите, сударь: когда вы предали Адриана? Едва Ориджин заключил с вами сделку, как сразу получил полторы сотни тысяч. Откуда деньги? Конечно, из податей: вы задерживали поступления налогов в казну, пока не договорились с лордом-канцлером. Но сто пятьдесят тысяч – это много. Их не скопить ни за неделю, ни за месяц. Вы перекрыли поступления не в день конца войны, и не в день смерти Адриана, а гораздо раньше. Наверное, в тот же день, когда в столице начались бои. Кто бы ни победил, любому понадобятся деньги, с любым можно будет поторговаться. Умно, умно!.. Все время, пока майор Бэкфилд грабил собственный город, добывая амуницию, провиант, машины и снаряды – деньги от налогов текли не в казну, а в ваш карман. Бэкфилда возненавидели и свои, и чужие, а вы – чистенький, при должности, с правом на воровство… Вам есть чем гордиться: насколько знаю, никто до вас не имел такой привилегии!
– Это пустой разговор, – брюзгливо бросил Борн. – Я приношу лорду Ориджину один миллион эфесов в год. Остальное – мое дело.
Мира вскричала громче и резче, чем следовало бы:
– Остальное – мое дело! Возможно, вы заметили: прошла война! Сожженные дома, разрушенные дороги, тысячи раненых, десятки тысяч голодных! Я хочу знать, сударь, скольких бедняков можно накормить на те деньги, что вы ежемесячно кладете в карман? Скольких больных вылечить? С какой битвой сравнимы последствия ваших поборов? Сраженье у Пикси или вы – что обошлось дороже?!
Дрейфус Борн пялился на нее пустыми бараньими глазами.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– У меня был очень плохой день… – процедила Мира, и новый приступ тошноты заставил ее умолкнуть.
День, действительно, был ужасен. Не только нынешний, но и два минувших.
Третьего дня Мира окончила подсчет бюджета своего предприятия. Сумма вышла совершенно не утешительной. В тот же день министр путей Лиам Шелье доложил, что все средства, выделенные на ремонт рельсовых дорог, уже исчерпались, работы заморожены, а ни одна линия так и не вошла в строй. Мира потратила двое суток на поиски денег.
Среди дюжины других задач, какие Лейла Тальмир решала для императрицы, было планирование негласных встреч. В официальном графике приемов и торжеств, посещаемых Мирой, фрейлина выискивала предлоги свести ее с нужными людьми и устроить разговор, не привлекающий лишнего внимания. В эти двое суток леди Лейла сотворила чудо: Мире удалось повидаться со всеми, кто хотя бы в теории мог помочь.
Министр двора еженедельно тратит тысячи эфесов на увеселения и декорации. Не готов ли он урезать расходы?.. Жизнерадостный старичок только хлопал ресницами: ффаше феличестфо, я в глаза не вижу этих злосчастных счетов! Фсе они идут прямо на стол к казначею, он разбирается с деньгами, а мое дело – блеск двора!.. Никак не могу сократить расходы, поскольку понятия о них не имею!
Генерал Алексис Смайл располагал средствами на содержание трех полков. Нельзя ли взять из них часть?.. Генерал сокрушенно качал головой: никак нет, ваше величество. Содержание корпуса жестоко урезано Робертом Ориджином: война, мол, окончилась, а полки понесли потери. Теперь обойдутся и половиной былого бюджета. Генерал Алексис клялся императрице: мы поможем вашему величеству в чем угодно. Готовы даже к полицейской работе! Нужно будет кого разыскать, схватить, прижать к ногтю – с легкостью. Придется охранять – не побрезгуем и этим. Но денег – увольте, не располагаем…
Стиснув зубы, Мира встретилась с Робертом Ориджином. Говорить с представителем агатовского рода было насилием над собой. Но он все же имперский казначей – должен хоть раз пойти навстречу императрице!.. Роберт выслушал ее с предельным вниманием, кивая: «Ага. Ага». Дослушав, сообщил:
– Я наилучшим образом понимаю проблемы вашего величества, поскольку сам борюсь точно с такими же.
Он раскрыл книги учета и скрупулезно, строка за строкой, показал Мире, куда утекают из казны десятки тысяч золотых. Благодаря урокам наставников из Престольной Цитадели Мира смогла проверить баланс и убедиться, что записи ведутся прозрачно и точно, казначей не скрывает ни единой звездочки. Согласно расчетам, казна тратила больше, чем имела, и влезала в долги. За время правления Миры Корона уже задолжала восемьдесят тысяч мастеровым и торговым гильдиям, а также герцогу Фарвею, который помог Империи ссудой. Мира не сдержала стона:
– О, боги! Лорд-канцлер не просто тратит все, что имеет казна, – а даже больше! Лорд Роберт, почему вы не остановите его?..
– Виноват, ваше величество, но я прихожусь кузену вассалом, а вы – сюзереном. Поговорите с ним. Если он прикажет мне снизить расходы, я выполню сию же минуту. Но спорить с сюзереном я не могу.
Далее в ряду унизительных встреч стояли братья-Нортвуды. Два безмозглых костолома в ходе войны могли разжиться трофейным золотом. И они в долгу перед Мирой: ведь она помиловала Сибил Нортвуд!.. Но и тут владычицу ждало разочарование. Медведи не видели в помиловании никакой ее заслуги, а верили (и не беспричинно), что Сибил спас от плахи Эрвин Ориджин. Странно, но к нему они тоже не питали благодарности.
