– Весьма больно слышать о несправедливости, – покачал головой Дед. – Но есть ли причина, по которой ты сейчас заговорил об этом?
– Я вел к тому, что, вырвавшись из городской темницы, сильно воспрял духом. В рудник меня везут аль на галеру – было все едино: и там, и там жить можно. Потом меня свели в одной карете с Крошкой Джи, и я обрадовался еще больше. Приятно было увидеть невинное дитя живым-здоровым, парой слов перемолвиться. А потом привели нас в роскошную гостиницу, завели в покои и поставили перед тобой, судья. Тут-то я и вовсе возликовал: уж всяко ты справедливей приговор вынесешь, чем злые альмерские собаки. Но вот теперь…
Усач перевел холодный, опасный взгляд на Марка.
– Теперь ты помянул «Джека Баклера», и я подумал: не рано ли обрадовался? Не готовите ли вы нам с Крошкой яму глубже, чем любой рудник? Коль не хотите лгать невинному ребенку и быть последними подлецами изо всей следственной своры, то ответьте честно: зачем мы вам?
Ворон улыбнулся самою доброй из своих улыбок.
– Раз уж ты так вежливо и мило спрашиваешь, то я мог бы дать столь же ласковый ответ. Мог бы сказать для начала – со всей вежливостью – что вряд ли стоит называть подлецами тех парней, в чьем обществе тебе предстоит долгая дорога на север. Потом посоветовал бы нежненько, чтобы ты не прикрывался невинным ребеночком, ведь с Крошкой один разговор, а с тобой – совершенно особый. А затем я отметил бы, Инжи Прайс по прозвищу Парочка, что никакой ты не подследственный, а убийца и беглый каторжник, и вина твоя ясно доказана, и по закону будущее не сулит тебе ничего более радужного, чем виселица. Словом, я в самых выразительных чертах убедил бы тебя считать милостью богов каждый час, когда ты жив и тебя не бьют.
Марк наклонился к Парочке и вкрадчиво добавил:
– Но раз уж ты имел неосторожность выявить свой страх… Двенадцатого декабря в трактире «Джек Баклер» случилось нечто странное и скверное. Неделю назад бандиты, спалившие трактир, вернулись на пожарище. Стало быть, оставили там нечто ценное для себя. Полагаю, нужно и нам вернуться к «Джеку Баклеру» – поставить следственный эксперимент. А ты, Инжи Прайс, всенепременно в нем поучаствуешь.
Парочка сглотнул несколько раз прежде, чем смог выговорить:
– Если тебе хоть немного дорога жизнь, держись подальше от трактира. Не ищи этих людей. Ты не знаешь, на что они способны.
– Зато ты знаешь! Мое к тебе предложение – единственное и уникальное, второго не будет. Прямо сейчас ты выложишь все. А я сделаю милость и выслушаю просьбу о твоей дальнейшей участи.
Инжи повернулся к Деду:
– Почему со мной говорит этот пес, а не ты?
Северянин флегматично высвистел пару нот.
– Видимо, потому, что он здесь главный, а не я. И, конечно, ты волен звать его псом, но стоит при этом держать в уме: перед тобою – Ворон Короны, глава тайной стражи его и ее величеств.
Парочка вздрогнул.
– Вас послала императрица?
– И она тоже, – не стал возражать Марк. – Все в мире случается по воле ее величества.
– За мной?
– Возможно. От тебя зависит.
Инжи поразмыслил минуту, вторую. Вздохнул, огладил усы.
– Не отдавайте меня императрице. И лорду-канцлеру с его сестрой – тоже. Хотите судить – передайте суду в каком-то маленьком городе, не в столице.
Марк хмыкнул:
– Ну, допустим…
– Крошку Джи отдайте в хороший пансион. Оплатите учебу до совершеннолетия – вашим хозяевам это раз плюнуть.
– Я хочу с тобой! – испуганно вскричала малютка. Парочка прижал палец к губам. Она умолкла с маской испуга на лице.
– Мы, вероятно, так и сделаем. Но сперва…
Марк склонил голову в ожидании.
– Не надо, чтобы она слышала. И ваш молодчик – тоже.
Ворон кивнул. Внучок вывел девчушку в другую комнату, невзирая на ее протесты.
Парочка закатил глаза, через силу вспоминая то, что надеялся забыть.
– У них была схема… – сказал он хрипло. – У одного из тех двоих. Прямо на коже, на внутренней стороне. Он содрал лоскут, и я увидел… Тьма, не вспомню ее – больно сложная, как механизм часов! Но схема была. Он ее украл.
– Очень хорошо, – Ворон уселся, опер подбородок на сложенные ладони. – А теперь давай-ка с самого начала и подробно.
Меч – 5
Окрестности Хэмптона (Земли Короны)
Капельки дождя бисером усеивали кирасу и шлем генерала, отчего те блестели еще яростней. Грудь и наручи пестрели золотыми узорами, с плеч ниспадал пурпурный плащ. В ножнах покоилась искровая шпага. Витиеватый эфес филигранной работы, сияющий очами и сапфирами, даже сам по себе, без клинка, стоил едва ли меньше, чем деревня Саммерсвит. У генерала была холеная бородка, горбатый нос ястреба и хмурые тяжелые брови. Тонкогубый рот накрепко сжат, до напряжения в скулах; руки лежали на луке седла. Генерал хранил неподвижность, словно конный памятник, и не говорил ни слова.
С ним была свита. Четверо алых гвардейцев в гербовых доспехах – первородные, конечно. Высокая честь – сопровождать генерала. Пятый – знаменосец, юноша лет восемнадцати с пушком над верхней губой, вздернутой так надменно, что напоминала утиный клюв. Белый жеребец под ним гарцевал, меся копытами грязь. На красивой мордашке знаменосца застыло брезгливое недоумение. Что я делаю здесь?! Давить крестьянские бунты – какая мерзость! Все равно, что маршировать по дерьму.
– Перед вами, – отчеканил знаменосец глядя выше головы Салема, – генерал Йозеф Эллина Амалия рода Янмэй Милосердной, граф Гор, верховный командующий искровыми войсками ее императорского величества.
– Я Салем, – вежливо поклонился вождь.
Знаменосец чиркнул глазами по остальным – Зубу и Руке Доджу, Бродяге и Джо, шестерым молодчикам сержанта. Их личности его не интересовали.
– Ваше гнусное восстание исчерпало себя и зашло в тупик. Ее величество и его светлость лорд-канцлер милостиво позволяют вам разойтись.
– Позволяют?..
Знаменосец неверно истолковал удивление Салема:
– Да, вы, жалкие бунтари, недостойны подобной милости! Каждый из вас должен болтаться в петле! Императрица и лорд-канцлер проявили неслыханное великодушие!
Салем поскреб бороду и возразил:
– Простите, сир, но мы собрались не по приказу герцога, стало быть, не ему распускать нас. Мы ищем справедливости, добрый сир. Пойдем по домам, когда обретем ее.
Знаменосец не снизошел до ответа. Возможно, даже не понял смысла слов.
Вперед выехал шестой человек из свиты генерала: лишенный гербов воин в простой кольчуге. Широколицый, грубый чертами – мужик. Похоже, он служил денщиком при генерале. Как только очутился среди золоченой свиты?..
