Он кашлянул, прочищая горло, и сказал:
– Ну, погуляли – и будет. Справедливость – она-то да… Но лучше идите по домам, пока можно. Говорят, вы набрали трофеев… И каких-то денег вам подарили… Теперь, чай, с голоду не помрете. Вот и ступайте тихонько – всем лучше будет.
– Зачинщиков под суд! – выплюнул знаменосец.
– Да, да, – кивнул денщик, – это так надо… Тут уж ничего не попишешь: убивцев нужно выдать. Кто порешил барона Саммерсвита и благородных сыновей, те пойдут на плаху. Но это ж сколько злодеев? Человек пять, ага? Остальные целехоньки будут, к женкам вернутся.
– А почему ты говоришь вместо генерала? – поинтересовался Бродяга.
– Да чтобы вам понятнее было. Мужик-то с мужиком быстрее столкуется, ага?
А проще говоря, графу-генералу зазорно беседовать с чернью. Ниже достоинства, вот и назначил денщика своим голосом. Да и вообще, не на переговоры он приехал. Не имел в планах никаких переговоров. Лишь передать приказ лорда-канцлера – милостивое позволение, да-да – и подождать, пока армия Подснежников рассеется без боя.
– Вот что, мил человек, – сказал Салем денщику. – Благодарю тебя за заботу и участие. Но мы идем затем, чтобы увидеть своего герцога Мориса Лабелина, или ее величество императрицу. Мы должны рассказать им лично, как все было, и попросить справедливости.
– А также честного налога! – вставил Зуб. – Учтите: в нашей армии малая часть путевских крестьян, а большинство – горожане Земель Короны. И шли мы не за помилованием для саммерсвитцев, и не за хлебом для голодных, хотя он тоже нужен. Мы против произвола лордов и сборщиков! Владычица должна нас услышать. Да будет честный налог!
– Честный налог! – рявкнула эхом шестерка молодчиков.
Конь знаменосца всхрапнул, выпустив облачко пара.
– Ишь какие… – хмыкнул денщик. – Ну, я вам прямо скажу. Помилование – это можно устроить. Хлеб вы уже и сами добыли. Но налоги – это не, это вы размечтались. Думаете, они, – денщик глянул в гору, – уполовинят подать только потому, что вы собрались толпой? Хе-хе, братцы!..
– Мы все ж попробуем, – ответил Салем. – Позвольте нам пройти в столицу и увидеть владычицу.
Знаменосец хохотнул и мельком зыркнул на гвардейцев – оцените, мол, шутку. Младший из алых плащей улыбнулся, остальные помрачнели.
– Вы не поняли, парни, – денщик покачал головой. – В столицу никто не идет. Кончилось ваше шествие, нагулялись. Отсюда уходите или пешком, или в гробах. Такой у вас выбор, ага.
За спинами свиты генерала Гора темнели построенные к бою полки. Трепыхались знамена, разъезжали вдоль фронта офицеры, царапали небо двузубые острия копий… Джоакин подумал: их ведь не так уж много – остриев. Две тысячи искровых копий да две тысячи вспомогательных частей – стрелков и легкой конницы. Против тридцати тысяч солдат Салема и Зуба. За повстанцами почти десятикратный перевес, и это плохо: кто-то может, чего доброго, поверить в победу.
Еще Джоакин подумал: зачем я выехал на переговоры? Все равно молчу, как рыба, да и что тут скажешь? Но если дойдет до боя, окажусь в первой шеренге. Первым пассажиром на Звезду… И что странно: умирать не хочется. Прежде было все равно, а теперь – нет. Хочется тепла – как в гостях у Салема, как за чаем с Луизой, как в таверне, где пела Полли. А холод и смерть – этого хватило на мою долю…
Генерал Гор открыл рот и произнес свои первые слова:
– Все сказано. Имеете час, чтобы сложить оружие. Иначе будете уничтожены.
Он развернул коня и двинулся к своим полкам. За ним гвардейцы и денщик, и знаменосец, ожегший крестьян последней презрительной ухмылкой.
А Зуб сказал негромко, но все же так, чтобы конники услышали:
– Зачем ждать целый час?
Откинул полу плаща и поднял фарфоровый самострел. Щелкнула пружина, скрежетнул разряд – крайний гвардеец мешком свалился с коня. Зуб отбросил пустой самострел и поднял другой. Сержант вскинул обе руки – по заряду в каждой. Три выстрела хлестнули прежде, чем генерал опомнился. Еще два алых плаща и мальчишка-знаменосец рухнули в грязь. Последний гвардеец развернулся навстречу стрелам, чтобы закрыть собой генерала. Он даже не обнажил меча, просто стоял живым щитом, понимая, что ничего иного не успеет. Зуб и Сержант, и пара молодчиков целились ему в грудь, а Бродяга – мимо его плеча, в шею генерала Гора.
– Не все сказано, генерал, – грубовато процедил Зуб, передразнивая говорок денщика. – Хотите битвы – извольте, пожалте. Но достанет ли вам силенок? Или – вернитесь в столицу живыми и дайте нам поговорить с ее величеством. Такой у вас выбор, ага.
Лицо генерала побагровело. Судорога отчаянной внутренней борьбы изуродовала черты. Рот искривился, оскалились зубы, налились кровью глаза. Казалось, кожа лопнет от напряжения и сползет, обнажив череп.
– А, тьма!! – сквозь зубы рыкнул генерал.
Яростно хлестнул коня и отступил. Гвардеец и денщик последовали за ним. Четверо дворян остались лежать на земле. Один шевелился.
– Ха-ха! – Зуб и сержант обменялись торжествующими взглядами. – Так-то!
– Что вы наделали?.. – простонал Салем. Он только теперь приходил в себя от увиденного.
Ответил Джоакин:
– Нарушили все законы войны, залпом в спину убив парламентеров.
– Мы выиграли битву! – воскликнул Зуб. – Три жалких трупа – и мы победили! Как герцог Ориджин при Лабелине! Как, тьма сожри, лорд-канцлер!
– Они опомнятся и отомстят, – сказал Бродяга. Он тоже держал самострел, но имел достаточно ума, чтобы не пустить его в ход.
– Не отомстят! Их вдесятеро меньше, и они не знают, сколько у нас искры! Если хоть каждый десятый из нас имеет самострел, все их войско поляжет с одного залпа!
– Да! Да, тьма сожри! – сверкая глазами, вскричал сержант. – Они не рискнут полезть в бой против искры! Сейчас побегут, как свиньи копытные!
Салем скрестил руки на груди и твердо произнес:
– Зуб и сержант, вы поступили плохо. Не по правде. Потому сейчас вы сложите оружие, догоните генерала и сдадитесь.
– Что?.. – Зуб чуть не прыснул от смеха. – Ты о чем вообще просишь, дружище? Голову-то имей!
– Я тебе не дружище. И я не прошу.
Повисла тишина. Слышно было, как затихают вдали копыта генеральского коня, как глухо стонет поверженный знаменосец.
– Я вот что… Приказываю сложить оружие и сдаться, – сказал Салем.
Рот Зуба искривился злой усмешкой:
– Нет, парень, народный генерал и народный майор не отдают оружие кому попало.
Салем повернулся к молодчикам:
– Друзья, разоружите этих двух.
Молодчики не шевельнулись. Один покосился на сержанта.
– Похоже, вождь Салем чуток не в себе, – сказал Рука Додж. – Пока своими необдуманными приказами он не навредил нашему великому делу, арестуйте-ка его.
