Один Роберт Ориджин сохранил спокойствие. Будучи посвящен в события, он сказал: «Ага…» – и предложил продать Руку Знахарки. А почему нет? Деньги чертовски нужны – ему ли, казначею, не знать. А Рука не входит в достояние Ориджинов, так что ее продажа не станет бесчестием. Тем более, из-за этой проклятой Руки все сами не свои – вот сбудем ее и успокоимся.
От его слов тут же вспыхнула перепалка. Лорд Десмонд счел предложение унизительным и озлился. Аланис и так была зла, а сейчас получила повод выплеснуть гнев. Леди София чуть не разрыдалась, представив, как здоровье мужа прагматично обменивают на деньги… Эрвин подвел черту под общим безумием и заявил:
– Мы научимся говорить с Предметом. По крайней мере, попытаемся.
Прежде никто и не думал об этом. Не секрет, что Гвенда смогла оживить Голос Бога, но то представлялось случайностью, улыбкой Праматерей. Ведь никому, кроме Гвенды, не удалось, а Гвенда – блаженная, такие люди милы Праматерям…
– С нее и начнем, – констатировал Эрвин.
Гвенда жила теперь во дворце, на положении служанки кайра Джемиса. Ее влюбленность в него была подлинно эмилиевской: беззаветно преданной и лишенной телесности. Гвенда не претендовала ни на руку, ни на постель кайра, что и естественно: он – сын графа, она – не пойми кто. Но прожить день, хотя бы раз не увидев его, не могла. Джемис не решился прогнать ее и взял на службу.
Гвенду привели и объяснили, что к чему. Состоялась нелицеприятная процедура снятия Предмета с покойницы: наперстки так плотно сидели на пальцах, что пришлось срезать полоски кожи. Предмет отмыли от крови и передали Гвенде. Она долго пыталась понять, куда просунуть какой палец, как приспособить к руке спутанную паутину. Но едва мизинец Гвенды нашел свой наперсток, Предмет изменился, подстроился по размеру, идеально сел на ладонь.
Джемис нанес себе царапину и показал Гвенде. Зрители затаили дыхание. Гвенда приложила пальцы к краям раны, и наперстки озарились сиянием.
– Исцелись… – сказала она неуверенно. – Пожалуйста…
Подумала.
– Помоги… кайру Джемису…
Аланис схватила Гвенду за руку:
– Пальцы держи вот так – сюда средний, а указательный сюда. И вслух не говори – Знахарка делала молча. Думай что угодно, но молчи.
Гвенда попробовала. Ничего не происходило, и люди стали советовать, о чем именно стоит ей подумать. Прочти молитву; попроси богов о помощи; почувствуй боль Джемиса; представь, как рана заживает…
Иона откуда-то наперед знала результат. Когда Гвенда убрала пальцы от раны, Иона не чувствовала разочарования. Так и должно было быть.
Но тут Эрвин сказал:
– Знаю еще один способ. Когда у Гвенды вышло в прошлый раз, кайру Джемису грозила смерть. Кайр Роберт, к оружию. Если рана не заживет, убейте кайра Джемиса.
Гвенда слишком плохо знала Эрвина, чтобы различить ложь. Едва клинок Роберта покинул ножны, она побелела, затряслась мелкой дрожью.
– Не нужно… Сумрачные люди! Так нельзя!..
Но протянула руку, впилась наперстками в края раны, закусила губу от безумного напряжения…
– Любовь, к сожалению, побеждает не все, – выронил Эрвин, когда неудача стала очевидна. – Кузен, уберите меч. Представление кончено.
Едва живую Гвенду увели. Перед тем она встряхнула ладонью, и Предмет, будто поняв ее желание, упал на стол. Теперь он напоминал спутанный клубок колец и ниточек.
– Кто желает попробовать следующим?..
Все поочередно испытали свою удачу. Роберт и Джемис не добились ничего – Предмет даже не наделся на их руки. Леди София готовилась очень тщательно: помолилась трем Праматерям, сотворила священную спираль, возложила Предмет на комнатный алтарь и окурила благовониями, лишь затем предприняла попытку – но успех обошел ее стороною. Аланис не считала, что молитвы и ритуалы имеют хоть какое-то значение. Все дело – в решимости. Она собрала в кулак всю волю, взяла Предмет с такой силою намерения, словно собиралась шагнуть в костер или прыгнуть со скалы. И снова святыня осталась нема.
На удивление, кое-что вышло у Эрвина. Он вовсе не надеялся на свой успех. С ироничными замечаниями и улыбкой на устах взялся за Руку Знахарки – и наперстки замерцали в его ладони. Когда надел их на пальцы, они изменили размер, приспособились к руке. Но тем все и кончилось. Что ни говорил Эрвин про себя или вслух, какие жесты ни совершал (а он проявил в этом немалую фантазию) – свечение не стало ярче, и Предмет не проявил целительной силы.
– Твоя очередь, сестрица, – сказал он, снимая наперстки.
Внезапно Иона поняла, что боится этого момента. Страх происходил от очень глубокой, едва осознаваемой надежды. Вдруг у меня получится?.. Это же оправдает все! Матушкин наивный договор с Кукловодом, мое бегство из Уэймара в столицу, глупая выходка, стоившая жизни Знахарке и кайру, – все обретет смысл, если сейчас Предмет оживет в моих руках! Окажется, что извилистый путь, омраченный столькими тревогами, вел меня к наилучшей цели из возможных – пониманию своего назначениям. Даже в зелье Мартина проявится смысл: боги показали мне ложное средство, чтобы впредь я отличала истинное. И даже в вороновом пере – знаке смерти и хвори, символе того зла, с коим мне предначертано сражаться!
Стать целительницей и посвятить себя людям – возможно ли миссия прекрасней?
И можно ли верить, что меня – несовершенную, безрассудную, странную, глупую – избрали боги?..
Все силы разума Ионы противились вере.
И были правы: Предмет не заговорил.
Эрвин улыбнулся сестре, без слов говоря: ничего страшного, ожидаемый исход. Она отдала Руку Знахарки.
Иона унесла с собою странное нечестивое святотатственное чувство: будто боги ошиблись. Они должны были вверить ей целительный Предмет. Если бы не ошибка, какая-то глупая погрешность судьбы, – Рука Знахарки ожила бы в руках Ионы!
Коль быть искренней до предела, то именно об этом она хотела бы поговорить с отцом Давидом. Но ведь не скажешь всерьез: «Святой отец, мне кажется, боги ошиблись», как и не откроешь постороннему секретный трофей своего Дома. И вот они гуляли в саду, и Иона самым светским из голосов расспрашивала Давида о неважном, в глубине души надеясь, что он сам угадает невысказанный смысл. А священник робел, как подобает священнику, отделывался общими фразами… пока вдруг не сказал:
– Миледи, когда вы спрашивали меня о тайном ордене, то перебирали в мыслях несбывшиеся мечты. Вы рассказывали о знаках – вороновом пере и лошади со льняною гривой – но держали на уме смысл жизни. Вы советовались об интерьере дворца и таили сомнения на счет политики брата… Сейчас я слышу тот же оттенок, вижу тот же туман в ваших глазах. О чем на самом деле вы думаете?
– Об ошибках, – ответила Иона, но не решила сознаться, о чьих. – Слишком много я наделала глупостей.
– Говоря так, люди часто имеют в виду только две глупости: первую и ту, что за нею последовала. Вторая обычно болезненна – не знаю, могу ли спрашивать о ней. Скажите, миледи, какая глупость была первой?