Он закатил глаза и нахмурился, вспоминая нечто неприятное.
– Однажды в Запределье я шел вдоль реки и напоролся на пару солдат из бригады. Я заговорил им зубы, заморочил головы, а затем убил. Можно сказать, мне повезло. Первый из пары лег сразу от удара в печень. Второй оказался живуч, как клыкан. Я колол и колол, и колол его, издырявил всю грудь и живот, лишь тогда он соизволил умереть… Он был особенным человеком. И Пауль – командир бригады – был таким же: голой рукою смог вытащить болт из своего плеча… Суть в том, ваше величество, что во время схватки этот живучий солдат тоже ранил меня. Кровь хлестала, мы катались по земле… И я подумал: его кровь могла попасть в мою рану. Особая кровь. Любимая Священными Предметами.
Мире перехватило дух.
– Вы убили… святого?
– О, нет, клянусь: святости в этом парне было не больше, чем в секире палача. Но его кровь давала ему исключительную жизненную силу. Что, если именно такая кровь нужна для разговора с Предметами?
– А Луис и Гвенда?
– Кхм… Не хочу травмировать ваш слух конкретикой, да и не знаю ее. Скажу так: жидкости тел солдат бригады вполне могли попасть в тела Луиса и Гвенды.
Миру передернуло от слов «жидкость тела». Ожил в памяти подвал Мартина Шейланда. Кривые медицинские ножи, трубки, склянки с номерами… Кровь, вытекающая по капле… Мира непроизвольно подалась ближе к Эрвину. Если бы в эту минуту он ее обнял, возможно, она не возразила бы.
– Тогда нужно поймать живым солдата бригады и… – она осеклась, продолжение звучало бы слишком мерзко.
– Правильно, – кивнул герцог. – Влить его кровь кому-нибудь другому и дать испытать Предмет… Но у моей версии имеется один изъян: вы, ваше величество.
– Я?..
– Перчатка Могущества Янмэй Милосердной, которая не заговорила, но ожила в вашей руке. Коли я прав в своей догадке, то… В вас должна быть особая кровь.
Мира глуповато хохотнула:
– Откуда бы ей взяться?.. Я не пила чужой крови, клянусь!
– Не пили… – герцог помедлил. – Но, если не ошибаюсь, достаточно и любовного контакта. А вы были влюблены… В свое время я почти поверил, что владыка Адриан непричастен к Перстам. Но если допустить, что он все-таки был сообщником Кукловода, то…
Она почувствовала, как горячая кровь прилила к щекам.
– Вы желаете знать, милорд, спала ли я с Адрианом?
– Да, ваше величество.
Деланно небрежная поза, напряжение скул, цепкий жадный взгляд… Внезапно Мира поняла, что весь разговор был прелюдией к этому вопросу. Дружелюбие, откровенность, доверие, флирт – только инструменты, чтобы заставить ее открыться.
– И вы явились выяснить это?
Ответ в сущности не требовался. Герцог сказал:
– Я получил много удовольствия от общения с вами. Но да, ответ мне нужен.
– Вы его не получите, лорд-канцлер. Хоть раз вы не получите желаемого.
– Ваше величество, я не вижу ничего постыдного в утвердительном ответе. Адриан – завидный мужчина, не стоит стесняться связи с ним. Признав ее, устраните подозрения. Поскольку в противном случае – если вы не спали с Адрианом – вопрос остается актуальным: откуда в ваших жилах особая кровь?
– Это пустой разговор, лорд-канцлер.
– Подумайте, ваше величество: иные варианты ответа намного хуже адриановой постели. Вы – любовница одного из солдат бригады? Вы – человек Кукловода? Вы и есть Кукловод?!
Исключительно вежливо Мира произнесла:
– Меня утомило ваше общество, лорд-канцлер. Будьте добры, оставьте меня.
– Я ненавижу вас, лорд-канцлер! – воскликнул Ориджин, и Мира опешила от удивления.
Он повторил:
– Я ненавижу вас, лорд-канцлер. Начинайте каждое утро с этих слов. Повторяйте их при каждой встрече со мною. Вы начали войну, в которой погиб мой любимый, поэтому я вас ненавижу. Сбросьте вашу этикетную маску, наберитесь честности хоть на одну фразу. Я ненавижу вас, лорд-канцлер!
– Я вас не ненавижу, – ровно ответила Мира. – Я не питаю к вам никаких чувств, милорд. Доброй ночи.
* * *
Утренний кофе принесла леди Лейла Тальмир. От нее Минерва узнала, что ночью полки Нортвудов и батальоны Ориджинов покинули Фаунтерру и выступили на север, навстречу Подснежникам.
Также леди Лейла доставила записку от Дориана Эмбера – первого секретаря и тайного информатора Миры. Кроме поздравлений, в ней было следующее.
«Ваше величество, эти Подснежники приблизились к Фаунтерре на тридцать миль и, наконец-то, смогли привлечь общее внимание. Теперь о них говорят повсюду, однако есть малоизвестный факт, которым хочу с вами поделиться.
Генерал Гор уже пытался разогнать бунтарей в то время, когда вы были заняты вопросом Мелоранжа. Он потерпел неудачу. Главари Подснежников расстреляли парламентеров генерала искровыми самострелами. Искровыми, ваше величество! Самострелов было всего несколько, но это в любом случае тревожный знак. Мужики не должны стрелять в имперских генералов. Мужики не должны носить искровое оружие!
Именно поэтому лорд-канцлер Ориджин отнесся к восстанию со всей серьезностью. С двадцатитысячным войском он выдвинулся на север, чтобы преподать бунтарям урок, сокрушить и разогнать их.
Ваше величество, прошу об одном: не вмешивайтесь. Милосердие либо желание славы может подтолкнуть вас к опрометчивым действиям, но поверьте: лорд-канцлер знает свое дело и уладит все наилучшим образом. Мужики надолго потеряют вкус к любого рода бунтам, а ваше правление будет крепким и спокойным.
С наилучшими пожеланиями,
Д.Э.»
Северная Птица – 6
Фаунтерра, Дворцовый Остров
В тот день Иона подумала о муже иначе, чем прежде. До сих пор ее мысли, часто касаясь Виттора, неизменно содержали упрек. Ему ли – за скользкую переменчивость, торгашескую выживательную хитрость; себе ли – за недоверие и недолюбовь. Осуждение меняло свою цель, но оставалось всегда. Иона не могла не оценивать: достоин ли Виттор быть ее мужем? Достойна ли она быть хоть чьей-нибудь женой, если настолько неспособна верить и подчиняться супругу?.. Отношения с мужем являлись для нее предметом беспощадного суда.
Но сегодня – иначе. Она проснулась и остро ощутила холод постели рядом с собой. Огромное ложе, заваленное одеялами и подушками, и она, неспособная согреться даже под горою пуха… Замерзшее тело жаждало человеческого тепла – никакое искусственное не годилось на замену. Замерзшая душа просила ласки и заботы. Глуповатой, умильной, живой нежности, на какую не способен ни один северянин. Влюбленного взгляда, видящего не сияние чести, а – ее, худую озябшую девчонку.
Так Иона поняла, что скучает по мужу.
