Заманчиво.
Весьма заманчиво.
Но не такой ценой.
– Прикажете составить письмо, ваше величество? – с поклоном спросила леди Лейла.
Предупредить герцога…
А почему бы и нет? От этого не станет хуже, чем теперь. Изменятся две вещи: герцог будет мне должен, и – главное – я спасу крестьян.
Спасу ли? Ориджин ведь не идиот. Как бы ни хотелось видеть в нем чудовище… Давай судить по правде, Минерва: Ориджин каков угодно, но не жесток и не глуп. Вряд ли ему по нраву избиение бедняков. Однако он все же выступил в поход – лично. Дело не в жестокости или милосердии, причина – совершенно в иной плоскости. Зачем-то ему нужно это сражение. Не ради подавления бунта – плевать ему на бунт, как и на большинство проблем державы. Какую-то свою, неизвестную мне цель он преследует, выводя кайров и медведей против Подснежников. Наверняка предвидит и ущерб для репутации, и реакцию Палаты, и, может быть, даже мучается совестью за погубленные жизни. Но все же ведет батальоны в эту несуразную экспедицию.
А значит, он не отступит, если я просто попрошу. Слова не изменят его плана.
Нужно действие.
– Благодарю, леди Тальмир, не нужно письма. Капитан, будьте добры, подготовьте карету и усиленный отряд эскорта.
* * *
– Проснитесь, ваше величество.
Фраза отзывается столь страшным воспоминанием, что шаткий тревожный сон мгновенно разлетается вдребезги. Мира вздрагивает, чуть не подпрыгивает на сиденье.
– Нет!..
– Прошу прощения, ваше величество… Мы прибываем.
Мира в карете. Напротив – сконфуженный капитан Шаттэрхенд. Сквозь шторку на окне в кабину вползает серый свет. Она выглядывает. Небо затянуто тучами крысиного цвета. Солнце встало лишь для того, чтобы тут же утонуть в облачной мешковине. Нещадно раскачиваясь на ухабах, карета огибает возвышенность, и взгляду открывается длинная низина. Вдоль нее по обеим сторонам тянутся шеренги холмов – строгих и одноликих, как часовые в мундирах. По дну низины, затопив ее от края до края, располагаются люди.
Зрелище заставляет Миру затаить дыхание. Впервые в жизни она видит войско такого размера. Отдельных воинов нельзя различить – не от расстояния, но из-за их численности. Батальоны кажутся цельными стальными плитами, уложенными поперек низины. Их окружают фигурки вестовых, адъютантов, знаменосцев, трубачей – мечутся, словно пылинки на ветру, суетятся, трепещут флагами. Батальоны стоят неподвижно – безучастные ко всему, нерушимые монолиты. Миру пробирает озноб. Даже со стороны тревожно смотреть на эту силищу. Каково же теперь крестьянам?..
– Скоро начнется атака, – говорит капитан. – Полная готовность, штурмовой порядок.
– Быстрее! Нужно ехать быстрее!
Карета и без того мчится с опасной скоростью. Шаттэрхенд стучит в стенку условным сигналом, возница хлещет лошадей. Предваряемый эскортом, экипаж несется в низину – в просвет меж двух красно-черных квадратов.
– Глядите, ваше величество. Очень странное место для штаба.
Капитан указывает назад и в сторону. Далеко за спинами последней шеренги, в самом низком месте поля багровеет огромный шатер, увешанный вымпелами. Возле него люди в блестящих одеждах… Не суетятся, сидят…
– Герцог уверен в победе.
Я бы тоже была уверена, – думает Мира. Ряды ориджинской кавалерии тянутся за окном – блестящие, бесконечные и абсолютно спокойные. Становится жутко. Это даже не три сотни степных дикарей…
Отряд верховых кайров нагоняет кортеж. Слышится отрывистая перебранка. Капитан распахивает оконце, гвардеец эскорта докладывает:
– От генерал-полковника Стэтхема. Хотят знать, здесь ли владычица и с какой целью.
– Передайте Стэтхему: я здесь, чтобы не дать его сюзерену совершить ошибку.
Вестовой отпадает от группы кайров, уносит сообщение полководцу. Остальные следуют за каретой.
– Прикажете им отстать? – спрашивает капитан.
Мира абсолютно уверена, что кайры не выполнят ее приказа. Счастье уже то, что ей позволено ехать сквозь их боевые порядки! Видимо, никто из строевых офицеров не решается ее задержать, а генералы в тыловом штабе опаздывают с приказом. Императорская карета мчится вдоль низины от тыла к фронту, сквозь просветы в шеренгах, оставленные для вестовых. Как мушка меж зубов медведя.
Ближе к фронту доспехи кайров становятся тяжелее, кони – сильнее и выше, построения – плотнее. Просвет сужается, карета вынужденно сбавляет ход. Новые кайры вклиниваются в кортеж.
– От графа Лиллидея. Нам не рекомендуется продолжать движение.
– Императрица продолжит движение, куда ей будет угодно!
Кайры вновь не решаются остановить ее. Мелькает за окном последняя – первая! – шеренга, распахивается лоскут чистой черной земли. Мира льнет к стеклу, желая разглядеть впереди пресловутых крестьян, но видит спины новых всадников – уже не красно-черных, а бурых с зеленым.
– Герцог поставил медведей на фронт?.. Ничего не понимаю, ваше величество.
А вот Мира понимает. Герцог сделал из медведей молот, который размозжит голову крестьянскому войску. Благородным кайрам, возможно, даже не придется пачкать клинки…
– Стоять! – вопит кто-то. – Придержи коней!
– Доррогу ее величеству! – надсадно кричат из эскорта.
Кортеж влетает клином меж отрядов Нортвуда. Здесь царит сила иного рода: яростная, почти необузданная. Боевые кони всхрапывают, грызут удила; всадники помахивают секирами, играют мечами, бьют оружием о щиты. Воины как на подбор – черные бородищи, широченные плечи. Почти все – выше и крупнее кайров. Богатыри Нортвуда. Медведи…
– Отряд преградил дорогу! – кричат снаружи. – Гербы Крейга Нортвуда!
– Прибавить ходу!
Капитан не говорит ни слова о безопасности, хотя, наверное, должен. Он только передает приказ владычицы – и эскорт бросает коней в галоп. Мира не видит, но представляет, как гвардейцы пригибаются, закрывшись щитами, обнажают клинки и мчат прямо в гущу нортвудского отряда.
– Доррогу императрице!
Какой-то шум, голоса, топот… Медведи раздаются в стороны, карета мчит сквозь них.
– Именем Крейга Нортвуда…
Мира не слышит продолжения – голос теряется за спиной. Боевые порядки Нортвудов откатываются назад, пропадают за краем окна. Кортеж мчит по чистому полю, разделившему две армии. Точнее, одну армию – и одну толпу обреченных бедолаг. Высунувшись в окно, Мира смотрит на тех, ради кого прибыла сюда.
Первая мысль: как же их много! Даже число северян меркнет против этого. Плотина из человеческих тел!
За полосой рвов поперек поля стоит сплошная стена копейщиков. Они одеты кто во что горазд, щиты – у каждого пятого, кольчуги – и вовсе редкость, случайные проблески металла среди шерсти и кожи. Копьишко, упертое древком в землю, – единственная защита этих людей. Но боги, до чего же их много!
