– Вряд ли мы кого встретим, – сказала Чара. – Из города все уже вынесли, что стоило хоть гроша.
– Не все, – ответил Ней. – В городе много вещей, так быстро не вынесешь. А если и все, то не все мародеры об этом знают. Кто-нибудь придет убедиться…
Они выехали на центральную площадь – между разоренным храмом и сожженной ратушей. Огляделись. Грабить своими руками Спутникам давно не приходилось. В орде бытовал такой порядок: после штурма младшие воины и рабы проходились по домам, сгребали все ценности в одну большую кучу, из которой трофеи делились между шаванами. Бывалые же всадники рук не марали, трудились в бою, а не после него.
– Скажи мне, Оборотень, Знаток Нравов: будь ты южным мародером, куда бы пошел?
– Ну… – Ней поскреб щетину. – Сперва, конечно, в церкви и дома богачей. Потом в ратушу. Но это все разграбили еще в первые дни. Тогда пошел бы в кабаки да постоялые дворы. Но и там всюду уже побывали. Так что, пожалуй, просто ехал бы по улице, выбирал не самые разбитые дома.
– Поехали.
Они двинулись от площади по самой широкой дороге. Серый пес-шакал бежал следом, держась на расстоянии.
– Вот этот на что-то похож, – Чара показала трехэтажный дом, который сохранил несколько целых стекол.
Ней оглядел другую сторону улицы. Напротив трехэтажного и чуть впереди стояла неприметная лачуга.
– Наше место, – сказал Ней.
Они спрятали лошадей, отпугнули шакала, чтоб не крутился под ногами, и вошли в лачугу. Здесь была гончарная мастерская: каменный круг на оси, пятна глины, черепки. Полки на стенах зияли пустотой – кто-то смел на пол всю посуду. Из мастерской дверь в кухню. Туда не хотелось заходить, до того смердело протухшей пищей. Поднялись наверх. Весь второй этаж занимала одна комната: скамья, опрокинутый шкаф, большая кровать, детская колыбелька. Это жилище – сырое, грязное, тесное – дышало нищетой и убожеством. А на кровати горкой белели подушки – единственное пятнышко уюта. Какая-то женщина, покидая дом в страхе перед ордой, все же потратила секунду, сложила подушки одну на другую. И мародеры их почему-то не тронули…
– Гнездышко, – бросила Чара.
Часто Ней без труда читал ее мысли. Чара презирала людей, привязанных к жилищу: рабы вещей, пленники в четырех стенах, заложники такого вот убожества. Неймир разделял ее чувства, но мог понять и тех, кто жил в этом доме.
– Скажи, Чара, когда мы захватим Шиммери и поделим трофеи, что ты сделаешь со своей долей?
– Пф! Захочу ли я купить домик с кроваткой и складывать подушки стопочкой? А сам-то как думаешь?
– Дом теплее шатра, а постель мягче земли. Когда-нибудь нам будет столько лет, что это начнет иметь значение.
– Ага. Помню, ты хочешь дожить до старости. Никогда не понимала этой чуши.
Она оборвала неловкий разговор: с жутким скрипом вытащила скамью на середину комнаты. Встала на нее, глянула в окно, убедилась, что хорошо видит вход в богатый дом на той стороне улицы. Воткнула полдюжины стрел в доску скамьи. Перешла к окну, подняла раму. Высунулась, глядя вдоль дороги.
– Никого не видать… Возможно, твоя мечта сбудется: заночуем на подушечках.
Ней смотрел не на дорогу, а на спутницу. Женщина прогнулась вперед, ее ягодицы в кожаных штанах смотрелись так, что про все забудешь.
– У нас, похоже, есть немного времени… – Ней схватил ее за задницу.
Она обернулась с притворным возмущением:
– Ты о чем это мечтаешь?
Он притянул Чару к себе и сунул ладонь ей в штаны.
– Не мечтаю, а делаю.
Она задышала горячо и часто, подалась к Нею, стала расстегивать ремень. Он стянул с нее куртку и сорочку, смял ладонью грудь. Чара лизнула его в губы, укусила… И тут пес-шакал удивленно тявкнул на улице. Мол, а вы-то зачем явились?..
Чара отдернулась. Не тратя времени на одежду, сразу схватила лук, вскочила на скамью. Стоя в глубине комнаты, она оставалась невидима с улицы, но держала под прицелом вход в богатый особняк. Ней поднял меч, понимая, что он вряд ли пригодится. Звуки копыт приближались, и Ней мог различить число. Три всадника двигались по улице. Всего-то.
Наложив стрелу на тетиву, лучница замерла. Сощурились глаза; заиграли, напрягшись, мышцы плеча; ровно вздымалась грудь в такт дыханию – быстрому, но глубокому. Глядя только на Чару, не на врагов, Ней мог сказать, сколько секунд жизни им осталось. Вот она слегка склонила голову, поймав цель. Повела назад локоть. Вдохнула чуть глубже. Сейчас.
Выстрел. Вдох. Выстрел. Вдох. Выстрел.
Первый мародер еще не успел закричать, даже боли еще не почувствовал, когда стрела уже летела в последнего. Все трое свалились одновременно, как по команде. Чара опустила лук.
Сотни раз Ней видел, как она стреляет. Но все же…
– Красиво, – сказал он с чувством.
Чара и бровью не повела – как всякий раз, когда ей было чем гордиться.
Собираясь на дельце, мародеры-южане оделись в мещанское платье. Никаких мундиров, никаких кольчуг, чтобы по возвращении не попасться на глаза какому-нибудь офицеру. Простая южная одежда – именно то, что нужно.
– Тирья тон тирья, – сказал трупам Ней перед тем, как начал раздевать. Они были мародеры, но все же воины.
* * *
Мелоранж походил на три города один в другом. Герцогский замок – первый город, самый крепкий и высокий, но крохотный. Вокруг него второй – дома вельмож, купцов, священников, успешных мастеров, охваченные каменной стеной. Вокруг – третий город: лабиринт лачужек городской бедноты. Этот третий город оборонялся лишь земляным валом да деревянным частоколом, но размеры его впечатляли: понадобился бы не один час, чтобы обскакать по кругу.
Ворота были раскрыты настежь. Странная беспечность, когда орда стоит в неделе пути. А может, в том и дело: Литленды показывают, что не боятся шаванов. Убеждают в своей смелости то ли простых горожан, то ли самих себя. Тьхе.
Подъезжая к воротам, Ней вспомнил Шиммери. Оркаду – город, в котором прослужил три года. Убийственное солнце; искристое море, словно усыпанное алмазами; мраморные дома в узорах; крытые мостики над улицами; двуногих мясистых птиц, запряженных в повозки; водоносов и чистильщиков сапог; уличные сладости и чайные дома; холеных дам под зонтиками… Он сказал стражникам в воротах:
– Тенистого дня вам, уважаемые.
И те не подумали спрашивать, кто он такой. По говору ясно – славный торговец из Шиммери. А вот у Нея возник вопрос:
– Скажите-ка, отчего на ваших копьях черные ленты? Не случилось ли беды?
– Случилась, славный. Великая беда.
И стражник рассказал о смерти владыки Адриана.
– Что думаешь? – спросил Ней у спутницы, ибо подумать было о чем.
– Поделом ему, – ответила Чара.
