В этом ли причина моей тревоги? – думала Мира. От Агаты и агатовцев уже становится тошно, однако собор сам по себе – дело хорошее. Мира любила соборы: тенистые, прохладные, величавые в своей строгой красе. Другой вопрос – откуда Ориджин взял деньги? Казна Империи пуста, это факт. Если и заводится какая-нибудь тысяча монет, ее тут же съедают дворцовые развлечения. Казна Дома Ориджин не лучше – перед войной герцогство стояло на краю нищеты. Военные трофеи? Вряд ли их хватило бы на награды кайрам, зализыванье ран, содержание войска в столице – да еще и две трети собора! А если хватило, то отчего Ориджин сразу не предложил две трети, а так долго и мучительно спорил с Церковью?.. Похоже, лорд-канцлер договорился с кем-то богатым и влиятельным, а это не сулит хорошего. Но вряд ли тревога – из-за этого. И так было ясно, что многие лорды на стороне Ориджина.
Возможно, причина – в друзьях?
Уже три письма Мира отправила Бекке Литленд, и не получила ответа. Сегодня написала четвертое, лично отнесла в голубятню, проследила, как улетела птица. В Литленде тихо, орда разваливается сама собою, Мелоранж надежно защищен. Нет причин для беспокойства, но молчание подруги не дает покоя… С другой стороны, случись с южанкой нечто плохое, ее родители не стали бы скрывать.
Другое письмо она послала в Стагфорт – звала в столицу своих лучших и любимых слуг. Оттуда не стоило ждать скорого ответа – приедут весной, не раньше. Мира повторила письмо с другим курьером, чтобы точно было доставлено.
Горстка друзей имелась при дворе. Капитан Харви Шаттэрхенд сверкал начищенными пуговицами, золотыми вензелями и белозубой улыбкой:
– Ваше величество, я счастлив, что буду сопровождать вас в театр! Взял на себя смелость возглавить вашу охрану.
– Все ли хорошо у вас, капитан?
– Весьма, ваше величество! Вы сделали меня командиром роты, а поскольку при дворце осталась лишь одна лазурная рота, то я вышел главным командующим лазурной гвардии. Когда назначите казначея, я буду ходатайствовать о выделении средств для набора второй роты. Не возражаете ли, ваше величество?
Мира заверила, что всячески одобряет идею. Расспросила капитана о жизни. Тот немного пожаловался на кайров – они-де заполонили дворец. Но в целом, был рад, что все скучные рутинные вахты несут северяне, а малочисленным лазурным гвардейцам досталась высшая честь – охранять ее величество.
Мира спросила об Итане.
– Разве ваше величество не знали? Итан в Альмере с агентами протекции.
– Но я не посылала его туда!
– В Альмере требовался протоколист от имперского секретариата. Итан попросил лорда-канцлера поручить ему это дело, лорд-канцлер согласился…
– Итан просит поручений у лорда-канцлера, не у меня? Что происходит?!
– Ваше величество… Долг чести требовал, чтобы Итан принял участие в деле. Но тревожить вас этим делом он не хотел, чтобы не бередить раны… Речь о поисках тела его величества. Имперский секретариат должен удостовериться в факте смерти владыки Адриана.
По тому, как сильно тревога сжала сердце, Мира поняла: вот истинная причина.
Адриан!
Его до сих пор не нашли. Дюжина альмерских крестьян видела, как шут Менсон заколол императора, а затем оба рухнули в реку вместе с вагоном. Позже вагон подняли, но не нашли тел Адриана и Менсона. Очевидно, течение унесло их вниз по реке Бек. Поиски крайне усложнялись льдом, вставшим на Беке. Ясно, что оба трупа оказались где-то под ледяным покровом. Люди графа Эрроубека, кайры Ориджина, агенты протекции рыскали по реке, высматривая сквозь лед любые сомнительные пятна, сверлили дыры, пробивали проруби. Месяц поисков дал две дюжины тел императорских стражников, но – не владыки и не шута.
Более наивная девушка нашла бы в том пищу для надежды: что, если Адриан не погиб?.. Но Мире хватало мужества смотреть правде в глаза. Будь Адриан жив, он бы не прятался. Верные ему войска остались в Альмере, Литленде, Надежде. Владыка пришел бы в столицу и привел армию, будь он жив… Но все же ненайденное тело, несостоявшиеся похороны, незавершенность оставляли щель в душе, сквозь которую сочилась тревога.
Еще хуже становилось при мысли, как редко теперь вспоминают Адриана. Лорд-канцлер со своими празднествами добился цели: мишурный блеск увлек придворных, затмил память о великом человеке. Владыка Адриан не ушел на Звезду, оставив по себе след. Он просто исчез, растворился – словно и не жил. Если и говорили о нем теперь, то без малейших эмоций – как о ком-то, давным-давно ушедшем.
И, что печальней всего, сама Мира не достойна его памяти. Она пытается что-то сделать, изменить – но медленно, вяло, бессильно. Казна показывает дно, войско обескровлено, феодалы узурпируют власть – а владычица почти не противится этому!..
Мира встала перед портретом Адриана и поклялась:
– Владыка… я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваши мечты воплотились в жизнь. Клянусь, вам не будет стыдно смотреть на меня со Звезды.
Тогда тревога отступила.
* * *
Испокон веков театр был любимейшим развлечением столичных жителей. Он без устали видоизменялся, подстраиваясь под нравы своего времени.
В Первую династию Мириам безумным успехом пользовалась комедия. Главною темой постановок являлась любовь, которая в конце неизменно торжествовала. Конечно, сначала влюбленные преодолевали много трудностей, большую часть которых сами себе и создавали. Выпутаться из передряг молодым помогал хитрый слуга, добрый вор, священник-пьянчуга или кто-то еще в этом роде. Строили козни – родители молодых и жених-соперник (он, как правило, был стар, богат и скуп). В ход событий постоянно вмешивались Случай и Недоразумение. Нередко они появлялись прямо на сцене в виде действующих лиц (Случай носил повязку на глазах, одежда Недоразумения была вывернута наизнанку). Пьесы той эпохи пестрели бесхитростным юмором, изобиловали стихами и песнями. Желая сказать что-то обыденное либо пошутить, актеры пользовались прозой. Яркие эмоции (страсть, гнев или горе) выражали песнями, а теплые – нежность, симпатию, надежду – стихами. О чувствах говорили прямым текстом, а не отыгрывали мимикой – публика не любила утруждаться, приглядываясь к выражениям лиц. Да это и было сложно, ведь театры того времени, огромные, как арены, вмещали чуть ли не четверть населения города. Поди рассмотри нюансы игры из туманной дали последних рядов! Отнюдь не подвижная мимика выделяла тогдашних актеров, а сильные, зычные голоса – как у строевых офицеров.
При Второй Темноокой Династии в моду вошли мистерии. Церковь развивалась, множились священные тексты, религиозные сюжеты давали вдохновение для искусства. Пьесы все чаще посвящались историям из жизни Прародителей, легендам о богах и героях, Подземном Царстве и Звезде. На сцене царил пафос – высокопарные речи, картинные позы, вычурные жесты. Говорили теперь только стихами, действия совершали редко. Выйдя на сцену, актер зачитывал монолог о том, кто он таков, чего желает и как этого добьется, – а потом парой символических жестов только обозначал само действие. Однако народ полюбил мистерии, ведь они поражали масштабом событий и полетом фантазии. Персонажи то и дело пускали в ход Священные Предметы (бутафорные, разумеется), возносились на Звезду, спускались в Подземное Царство. На сцену выходили великие короли и воины, Праматери, боги. В те времена для иллюстрации магических действий начали появляться театральные механизмы. Сцена обрела крышу и задник, опуталась паутиной веревок. Самым эффектным трюком было вознесение павшего героя на Звезду. Она являла собою позолоченную сферу высоко над сценой. В нужный момент она распахивалась на две половины, актер взлетал вверх под скрип лебедок, и Звезда закрывалась, поглотив героя. Зрители приходили в восторг!..
