– Грабили – значит, забирали ваше добро, но не здоровье и не жизнь. Вы на меньшее зло ответили большим. Это плохо. Если так поступать, зла в мире будет все больше день ото дня.
– Ты, никак, философ?..
– Не мои слова, а нашего священника из Саммерсвита. Он очень мудрый человек. Он говорит так: «На зло нельзя отвечать добром, ибо это поощряет новое зло. Но и большим злом нельзя – тогда в мире прибывает жестокости и гнева. На большее зло надо всегда отвечать меньшим злом. Тогда со временем вся злоба в мире сойдет на нет, как затухают пожары».
Зуб ответил:
– Ну, прости, приятель. Я ж не знал твоего священника, не слыхал мудреных проповедей. Я – зубной лекарь, и вот как считаю: гнилой зуб надо вырвать. Когда рвешь – сильно больно, зато потом облегчение. Так вот, брат, все эти сборщики подати, все чиновники да лордские холуи – они и есть гниль.
Салем скрестил руки на груди.
– Мы никому не желаем зла. Мы убиваем только тех, кто пытается убить нас. Желаешь идти с нами – прими наши правила.
– Ладно, ладно, чего уж…
Соединенное войско двинулось в путь. Салем возражал против слова «войско», но никакое другое не шло на ум. За восемь недель путешествия люди обтесались и притерлись друг к другу, накрепко запомнили свои роли, отточили дисциплину. Прежде бестолковая разношерстная ватага ныне действовала слаженно, почти четко. Джо глядел, как разворачивается вечером временный лагерь, как споро вспыхивают костры, растут грибами палатки, перекрикиваются часовые, становясь по местам, – и ничем иным, кроме армии, он не смог бы назвать этих людей. Правда, то была слабая армия: бездоспешное войско легкой пехоты, отягощенное громадным обозом.
– Что вы думаете про этого Зуба? – спросил Салем у сержанта, Бродяги и Джоакина.
Сержант Додж ответил:
– Он, конечно, ничего не смыслит в военном деле. Но организатор хороший: собрал и привел семьсот человек – это надо уметь! А главное в командире как раз оно и есть – умение организовать. Тактике да маневрам, да строевому шагу можно научиться. Дашь его нам с Дезертиром – за две недельки натаскаем так, что любо-дорого.
Бродяга сказал:
– Зуб – честный горожанин. Первым пошел на стрелков, всю толпу за собой повел. Если бы успели стрельнуть, первый болт ему бы достался. Значит, за родной город готов рискнуть головою. Это хорошо.
Салем повернулся к Джоакину, и тот спросил:
– Хочешь знать мое мнение?
– Да, Трехпалый.
– А почему? Я ж тебе никто, неделю назад познакомились.
– Я – простой крестьянин, и мало что видел в жизни. Потому взял трех разных советчиков. Сержант Додж знает военных людей, Бродяга – мещан, а ты – благородных. Вместе мы знаем всех, кто есть на свете.
– Я всего лишь сын бедного рыцаря.
– Но ты служил благородным, говорил с ними, за одним столом сиживал. Ты их знаешь. Вот и ответь.
Джоакин призадумался.
– С точки зрения благородных, Зуб – неплохой парень. Смелый, дерзкий, решительный, не слишком добрый – среди дворян такое в чести.
Салем ждал «но», и Джо сказал:
– Но… Бывают на свете такие люди, что любят встревать в неприятности. Сдается мне, Зуб из их числа.
– Ага, – кивнул Салем с пониманием. – Спасибо за советы.
Сержант Додж сказал:
– Послушай, вождь, раз уж заговорили… Не повысишь ли меня в чине? Ну, хоть до капитана, что ли… А то ведь я, если брать по сути, командую всем твоим авангардом. Тысяча безрогих козликов в моем подчинении – в обычных армиях это уже полковничий уровень, а я все сержант. Несерьезно, солдатики перестанут уважать!
– Мы не армия, – жестко отрезал Салем.
Следующим на пути стоял город Ниар – обескровленный прошлогодним мором, но все еще один из больших городов Земель Короны. Потом Излучина, потом Хэмптон, а дальше – прямая дорога до столицы. За три дня до Ниара Зуб обратился к Салему:
– Приятель, поговорить надо. Дело такое. Я одно время странствовал из города в город и многим важным людям зубы лечил. А писарь по судебным тяжбам разъезжал и тоже много с кем перезнакомился. И в Ниаре, и в Излучине, и в Хэмптоне есть у нас видные друзья-приятели: мастера, цеховые старшины, заседатели в совете. Мы бы поговорили с ними, попросили оказать нашему славному делу справедливости всяческую поддержку. Глядишь – и провиант за так дадут, и людей поднимут нам на помощь…
– Любой помощи и поддержке мы очень рады, – сказал Салем. – Но я твоих важных знакомцев не знаю, потому пошлю с тобой двух своих парней. Они послушают, о чем вы договариваетесь, а после вернутся и мне расскажут…
– Не доверяешь, значит? – лекарь ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом. – Правильно делаешь. Скоро убедишься, что я тебе не вру. Но нам еще другое надо обсудить. Скажи-ка мне ясно и понятно: зачем вы идете в столицу?
Салем ответил:
– Увидим герцога Лабелина и ее величество. Будем просить о справедливости. Чтобы позаботились о нас, спасли от голода и сняли обвинения.
Его соратники и советники, бывшие рядом, убежденно покивали головами. Только Джо нахмурился, понимая, как наивно звучит такая цель.
– Справедливость, – сказал Зуб, – это да, отличная штука. Хорошо звучит, но больно смутно. Что оно такое – эта справедливость? У вас, крестьян, она одна, у мещан другая, у лордов третья, у владычица – еще какая-то. Только наивные люди станут биться за не пойми что. А люди серьезные любят, когда все ясно, четко и понятно. Предложи конкретное – тогда помогут и горожане, и старейшины.
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Да вот к чему. Я, признаться, в Лоувилле никому не говорил, что вы бьетесь за справедливость, а сказал, что против налогов. И видишь – семьсот человек поднялось, каждый двадцатый из города! Поставь за цель снизить налоги, это всех расшевелит – и мещан, и крестьян! Сейчас у тебя двенадцать тысяч – а за неделю все пятьдесят станет!
Салем насупил брови, поскреб пятерней рыжую бороду.
– Вот что, лекарь, не сбивай нас с пути. Мы знаем, за что рискуем: за справедливость. Отменить оброк – это как раз и не справедливо. Мы, крестьяне, живем на землях лорда. Его деды и прадеды за эту землю головы сложили. Так что оброк – он по божеской правде. А вот чтобы у крестьян последнее забирали, чтобы посевной запас из закромов вытрясли, а потом крестьян же еще и били – это не по правде и не по справедливости.
– Эй, дружище, постой-постой! Разве я говорил: отменить оброк? Ты меня не услышал! Я сказал: не отменить, а уменьшить, и назначить четкую и ясную величину. Скажем, пятую часть от дохода или урожая. И чтобы никакой лорд или сборщик налога не имел права взять больше – вот что нам нужно! Пусть будет закон, чтобы все платили налог, – но посильный и точно отсчитанный. Это будет, как ты говоришь, по-божески! Спроси своих советчиков – вон у пивовара, у рыцарька спроси – они тебе скажут, что это по уму!
