Голубь приблизился к крыше, и ветер стал совершенно очевиден: борясь с ним, птица припадала на правое крыло.
— Помоги Праматерь, — сказал Дагобер и выстрелил.
Оперенная искра пронзила голубя насквозь. Он кувырнулся и стал падать. Меррит с бешеной скоростью выпустил две стрелы — одна едва задела голубя, вторая пробила крыло. Дырявая тушка упала на крышу, под ноги лучнику.
— Зачем ты схватился? Я ж попал в него.
— Я не говорю, что ты не попал. Но я ему довесил так, чтобы упал точно на крышу. Вот тебе мастерство. Так только Джон Соколик умел.
— Хорош врать. Он и так падал на крышу.
— Нет, мимо.
— А я говорю — на крышу!
— Эй, парни… — сказал Пайк, согнувшись над голубем.
Дагобер угостил его пинком под зад.
— Какой я тебе парень?!
— Виноват, кайр Дагобер! Поглядите: на нем письма нет.
— Значит, не почтовый.
— Почтовый, точно! У него кольцо на лапке!
Все трое присели у птичьего тельца.
— Верно, кольцо. С гербом Фарвеев. Почтовик в Надежду.
— Но без письма! Что за напасть!
— Меррит, может, ты сбил письмо?
— Я что, баран без мозга?
— Может, случайно?
— Случайно девки рожают. А я знаю, куда бью.
— Так где же письмо?
Лицо агента Пайка стало очень неспокойным. Забыв про ушибы и чесотку, он стал на четвереньках ползать по крыше:
— Авось, тут где-то… Авось отвалилось…
Его тревога отчасти передалась и Мерриту. Тот не опустился на колени, но стал пристально оглядывать крышу — авось… Дагобер пока еще не понял трагизма положения, потому позволил себе глянуть вверх.
— Эй, глядите!
Новый голубь — окрасом точь-в-точь как лежащий на крыше — прохлопал крыльями над головами людей и взял курс на юго-запад, в Надежду.
— Это повторный! Бей его!
Меррит сорвал с плеча лук, впопыхах зацепился, потерял секунду. Дагобер рванул тетиву, взял прицел, звонко выстрелил. Прошло в футе перед голубем и тот, испуганный шарахнулся в сторону. Стрела Меррита, выпущенная вдохом позже, ушла в небо. Дагобер взвел, прицелился.
— Не мешай! — крикнул Меррит, но стрела уже мчалась к цели.
Голубь снова вильнул и полетел теперь строго на запад. Красное пылающее солнце садануло по глазам.
— Мать… — выдохнул Меррит, спуская тетиву.
Конечно, он промахнулся. Тут и шансов-то не было. Голубь еще секунду маячил пылинкой на солнце — и пропал из виду.
— Гм… — сказал Дагобер. — Ну, сдадим первого. Он тоже надеждинский.
— Братцы… то есть, того, господа… — проблеял Пайк, — а как мы докажем, что на нем не было письма?
— То есть как — не было? — спросил Ворон Короны, пронизывая взглядом каждого из троицы по очереди.
Ворон был ищейкой. Главным и лучшим в Империи, но все же — ищейкой. Дагобер не слишком-то боялся его. Но рядом с Вороном восседал легендарный судья, меч Праматери Юмин, справедливость Севера. Он внушал Дагоберу благоговение и оторопь.
— Милорд, позвольте доложить. Мы сбили его тремя выстрелами: два точных попадания, одно вскользь. Голубь упал прямиком нам под ноги. И имел тот вид, который сейчас: с кольцом, без письма.
— В каком направлении он летел? — уточнил Ворон.
— На юго-запад. Вероятно, в Надежду.
— И герб на кольце, если не ошибаюсь, принадлежит Надежде?
— Так точно. Герцогу Фарвею.
— То бишь, некто взял надеждинского голубя и послал его прямиком в Надежду, но не привязал письма?
— Так и было.
Марк усмехнулся:
— Конечно, я вам верю. Я — человек доверчивый, как сказано — так и принимаю. Особенно если еще дадут слово чести. Вы же даете слово, кайр?
— Тьма сожри!
— Но вот беда: герцог Ориджин приказал со всей строгостью — письма читает только он сам или судья. «Со всей строгостью» — это значит, если какое-то письмо прибудет к герцогу вскрытым, то виновнику оттяпают голову.
— Наше письмо не вскрыто. Его нет.
— А вы можете поклясться, что там, где оно сейчас есть, оно все еще запечатано?
— Клянусь!
— Как, тьма сожри, вы клянетесь? Вы не принесли письма! Я не знаю, было ли оно отправлено, было ли вскрыто, прочтено, сожжено! Его просто нет!
— Клянусь, что его и не было.
Судья, доселе хранивший молчание, задал вопрос:
— Подобные письма обычно имеют дубликаты и посылаются парами голубей. На второй птице имелась лента?
— Гм… виноваты, милорд. Мы не сбили вторую птицу.
Судья приподнял бровь, одним этим движением вынудив Дагобера пуститься в оправдания:
— Милорд, мы были очень озадачены отсутствием письма на первом голубе. Стали обыскивать крышу — не потерялось ли. А тут порхнула вторая птица, пролетела над головами — и в сторону солнца. Нельзя было прицелиться.
— Так точно, милорд, — подтвердил Меррит. — Выпустили четыре стрелы, но безнадежно. Солнце слишком слепило.
— Ситуация непроста, — отметил судья. — Будь второе письмо в наличии, мы бы не волновались о первом, ибо оно наверняка есть копия второго. Но одна птица доставлена без письма, а вторая и вовсе не поймана.
Дагобер счел нужным сказать — вот именно сейчас ощутил, что будет крайне уместно:
— Милорд, мы с Мерритом славно послужили герцогу Ориджину. За нашу доблесть при обороне дворца каждый из нас был удостоен личной похвалы от герцога и большой награды золотом.
Судья поднял бровь:
— Какое значение имеют эти факты в вопросе о письме? Я не усматриваю связи.
— Ну, милорд… я имел в виду, что мы доказали герцогу свою преданность. Он должен поверить нам, что мы не брали письма!
— Ни разу не слыхал, чтобы кто-нибудь был обязан во что-нибудь верить. Вера бывает только добровольною. Есть на сей счет одна занятная история…
Ворон кашлянул, Судья запнулся:
— Впрочем, теперь не лучшее время для историй. Верить ли вам — может решить только сам герцог.
— Позвольте доложить ему лично!
Ворон сказал:
— Пожалуй, в этом будет смысл. По крайней мере, письма для Шейланда вы принесли целыми, это хоть что-то.
Стол герцога Ориджина устилали несколько слоев отчетов, писем, документов и книг. Сам герцог имел такой вид, будто пытался впихнуть себе в голову все содержимое этих бумаг, но не влезала и половина. Он долго взирал на пришедших пустыми глазами прежде, чем осознал факт их присутствия.
