— Как и я, милорд.
— Пусть это будет в ваших руках. Корона, выступающая истцом в данном деле, назначает вас своим представителем.
Марк пожевал губы, зябко потер ладони, вновь покосился на Деда.
— Это большая честь, милорд… Но позвольте прямой вопрос. Вы — последний человек на свете, кого я хотел бы разгневать. Если вскроется, что виновен не Менсон, а кто-то другой…
— Первое, — отчеканил Эрвин, — не я убил Адриана. Спору нет, я желал ему смерти, но отнюдь не такой. Второе: факты указывают, что шут виновен, под вопросом лишь его мотив. Третье: если все же волею Праматерей обнаружится, что Менсон невиновен…
— Да, милорд, если.
— Тогда не мешайте его оправданию. Я хочу справедливого суда.
— В таком случае, милорд, не лучше ли заменить состав коллегии? При помощи владычицы вы можете распустить верховный суд и набрать новый, менее предвзятый.
Герцог качнул головой:
— Невозможно, к сожалению. Владычица сочла нужным превратить процесс в потеху для лордов и провести его в Палате. Доверием лордов пользуются именно эти судьи, не другие. Кроме того, замена коллегии займет добрый месяц — мы не можем настолько растягивать сборы Палаты.
Впервые губ Марка коснулась усмешка:
— Стало быть, я должен представить этим злобным стариканам все убийственные улики, но не дать им казнить шута в первый же день?
— Верно. Дайте время всем: свидетелям — подробно высказаться, судьям — как следует задуматься, Менсону — выложить все, что он знает.
— Будет сделано, милорд. Служу Короне!
Ворон вышел, явно воспрянув духом — даже походка стала бодрее. Дед остался и сказал Эрвину:
— Позвольте заметить, милорд: я очень рад, что вы стремитесь к справедливости.
— Буду весьма благодарен за помощь на этом нелегком пути. Что вы думаете о деле, милорд?
Дед подкрутил ус и произнес с легким лукавством:
— Жил-был один мудрый лекарь. Принимал пациентов с толком, чин по чину. Сначала спрашивал имя, возраст и сословие, потом — на что жалобы и где болит, и как давно, потом просил раздеться и тщательно осматривал, потом укладывал на лежанку и щупал, а после всего говорил: «Я думаю, вам поможет такое-то снадобье». Так у него все и шло, пока однажды, трогая одного солдата, не подхватил он лишай. Целый месяц пыхтел, с трудом отделался заразы, и тогда подумал: а зачем щупать пациентов? Барышням и детям щекотно, господам неприятно, а мне толку мало: по осмотру итак все видно, щупанье много не прибавит. Бросил ощупывать, стал только задавать вопросы, раздевать, смотреть — а затем выписывать снадобье. Так и шло, пока однажды зимою не подвел слуга: забыл дров наколоть, печка погасла, сделалось холодно. Тогда подумал лекарь: зачем раздевание нужно? Господа и дети зябнут, барышни робеют, а мне мало пользы. Многие симптомы и на лице видны, а чего не видно — про то спрошу: «Нет ли у вас, скажем, на чреслах красноватенькой сыпи?» Так и пошло: стал он только выспрашивать, а потом давать снадобье. Но однажды принимал лекарь монашку, и она ему наврала: была на сносях, а сказала — вздутие желудка. Сильно лекарь разозлился. Подумал: зачем про симптомы спрашивать? Пациенты врут, а я и так закономерности знаю: дети болеют горлом, старики — костями, лорды — сердцем, леди — легкими, купцы — печенкой, бедняки — кишками и кожей. Вот и завел лекарь практику: принимает пациента, спрашивает только возраст да сословие, и сразу говорит: «Я думаю, примите такое-то зелье». Очень люди его хвалят: «С полуслова ловит суть — вот мастер своего дела!»
* * *
Утром Эрвина ждал неприятный сюрприз. Неприятность как таковая случилась еще накануне вечером, но к утру возымела заметные последствия.
— Милорд, вашей помощи просит первая фрейлина, — сообщил кайр Джемис, бесцеремонно прервав чаепитие герцога.
— Лейла Тальмир?.. — по мнению Эрвина, скорее Темный Идо попросил бы его помощи, чем эта злобная грымза.
— Так точно, милорд.
— Чего ей нужно?
— Она скажет сама, если позволите.
Джемис впустил фрейлину. Она выглядела собранной и мрачной, как старый солдат перед безнадежным боем.
— Ваша светлость, прошу о помощи в деликатном деле, связанном с ее величеством.
Дело не только деликатное, но и скверное, — понял Ориджин. Иначе фрейлина звала б его просто милордом, а не светлостью.
— Я слушаю вас, миледи.
— Вашей светлости лучше увидеть своими глазами. И я прошу дать слово, что не станете разглашать увиденное.
Эрвин не привык давать обещания втемную. Но было ясно, что без самой крайней нужды леди Тальмир не обратилась бы к нему, и Эрвин пошел на уступку. Он поклялся молчать, и фрейлина поспешила в покои владычицы, увлекая его за собой.
Миновав комнату для игр, чайную, библиотеку, оба кабинета и будуар, они проникли в святая святых — спальню. С порога Эрвин ощутил мерзостно кислый запах — и секунду спустя увидел его источник. Стоя на четвереньках, ее величество Минерва блевала в таз. Капитан Шаттэрхенд придерживал ее волосы.
— Холодная тьма! — вскричал Эрвин. — Вы уже поняли, какой яд? Послали за лекарем и противоядием? Какие симптомы, кроме тошноты?
Капитан и фрейлина странно поглядели на него.
— Дело не в яде, — произнесла леди Тальмир.
— А в чем, тьма сожри?!
Владычица прервала свое занятие, села на пол, отерла рот рукавом халата. Уставилась на Эрвина мутными красными глазами:
— Ч-что здесь д-делает этот с-сударь?
Ее язык заплетался. Эрвин так и сел.
— Сколько она выпила?
— Нельзя сказать точно, милорд. По всей видимости, начала вчера, сразу после Палаты.
— Во время Палаты! — сообразил Эрвин. — И продолжала весь вечер?
— Боюсь, что…
— Эй! — вмешалась Минерва. — П-пчему говорите так к-будто я не здесь?
— Что вы натворили, миледи?!
— М-мое в-величество! И это вас некас… некасается!
Эрвин схватился за голову.
— Это касается не только меня, а всей идовой Фаунтерры! Через два часа откроется Палата — вы туда явитесь… такою?!
Мими отвернулась от него — картинно, с комичным пафосом, которого полны жесты многих пьяниц — и заговорила с вассалами:
— Уб-берите отс-сюда Орр-риджина. Слыш-шите? Он — насмешка над моими стр-раданиями! У него все, у мне-ня — ничего, никого, только од-диночество. Я совсем, совсем одна.
Она взяла кубок с орджем. Эрвин попытался помешать ей, но не смог: всякое омерзительное зрелище обладает особою силой — сложно наблюдать его, но еще сложнее оторваться.
Мими продолжала:
— Я од-на, слышите? Мать, отец, Адр-риан… все ум-мерли, кого я любила… К-как мне справляться? Ради к-кого?.. А этот… — она ткнула пальцем через плечо, куда-то в сторону Эрвина, — у него все: семья, сестра, альт… люб-овницы, хоть отбавляй… Еще смеет поучать меня: что я нат-ворила? Попробовал бы на моем…
