В мире есть три вида любви. Все остальные важные числа — четные: два пола, два материка, два объекта на ночном небе, четыре конечности, четыре стороны света, восемь агаток в глории, шестнадцать дворянских родов. Но любовь, в виду своей исключительности, делится на три: мириамская, софиевская и эмилиевская. Вступая в брак, Иона клялась любить мужа каждым из трех способов.
Мириамская любовь — это любовь мужчины к женщине и женщины к мужчине. Это страсть, вожделение, кокетство, игра, слияние тел, радость плоти. Любить как Мириам — означает желать, не давать огню погаснуть, играть с любимым и наслаждаться им.
Софиевская любовь — это, прежде всего, любовь взрослого к ребенку. Главный завет Величавой Праматери — рожать детей и вкладывать в них душу. Но часть софиевской любви распространяется и на мужа: нужно быть с ним заботливой и доброй, и снисходительной, когда он слаб.
Любовь Эмилии — на взгляд Ионы высшая изо всех, поскольку это — любовь души к душе. Здесь неважен ни возраст, ни пол, а ценна лишь близость двух душ, родство мыслей и взглядов, внимание и уважение, безграничный интерес друг к другу. Любовь Эмилии не знает преград. Дети вырастают, плотская страсть уходит, но эмилиевское чувство живет столько, сколько сама душа — вечность.
Разделив неясное понятие «хорошая жена» на три части, Иона стала работать с каждой в отдельности. В дань мириамской любви, она принялась ублажать графа Виттора каждую ночь. То было нетрудно, ведь она уже неплохо изучила пристрастия мужа. Иона не была пылкой любовницей, как Мириам, но особого пыла от нее и не требовалось. Что доводило Виттора до экстаза — так это небольшое раболепие жены. Например, полезно было встать на колени или на четвереньки, смотреть на Виттора снизу вверх, почаще спрашивать: «Чего ты хочешь, любимый? Тебе хорошо со мной? Что еще сделать?» Удачно выходило, если Иона обнажалась, когда муж был еще полностью одет, даже при шпаге. Она показывала свою беззащитность, Виттор приговаривал: «Да, ты моя! Моя!» Иона решила подыграть: «Я твоя! Я только твоя!», и, как логичный ход мысли: «Возьми меня, владей мною!» Эффект не заставил себя ждать. В другой день Иона взобралась на мужа верхом. Увидела кислую гримасу, тут же спрыгнула с него — не на постель, а прямо на пол, распласталась на половицах: «Я твоя…» Успех вскоре был достигнут. Потом она решила, что развитием идеи унижения хорошо послужит грязь на теле — и опрокинула на себя холодную кофейную гущу. Виттор размазал вещество по белой груди жены и застонал от удовольствия. А однажды Иона раздевалась, чтобы принять ванну, и, неловко повернувшись, порвала сорочку. Погляделась в зеркало, растрепала прическу, расширила прореху в сорочке, отказалась от ванны и легла в постель как была — неряшливая, лохматая, оборванная. Виттор вспыхнул, едва увидев ее, накинулся и справился с делом за минуту. Это было очень легко, от нечаянной простоты успеха Иона ощутила разочарование.
А вот чего он никогда не позволял себе — это ударить жену. Иона не была бы против, даже обрадовалась бы — мысли о боли возбуждали ее. Однако Виттор боялся, а она не смела попросить: слишком велика причуда, хорошие жены не просят о подобном.
Так или иначе, успехи в мириамской любви были велики. С софиевскою дело шло сложнее. Именно этого чувства — любви снисходительной, любви сильного к слабому — Иона ощущала больше всего, но не умела выразить. Давать мужу непрошенные советы — это унизит и разозлит его (хоть и будет полезно). Опекать, проверяя, сыт ли он, одет ли сообразно погоде — попросту смешно (хотя нередко возникает такое желание). Утешать, если он расстроен, подбадривать, если огорчен? Но Виттор, сомневаясь в Ионе, скрывал от нее свои настроения, показывал только приветливую вежливость, да иногда — похоть. Леди Иона избрала тактику, от которой точно не будет вреда: при каждой встрече с мужем говорить что-нибудь хорошее. Например, о том, какая чудесная стоит весна, как дивно пахнут сады, как красив замок, омываемый грозою. Упомянула и пресловутый гарнизон: как славно он выучен, и как приятно многочислен — Иона чувствует себя в полной безопасности. И какая радость, что она вернулась из столицы! Двор — шумное царство лицемерия, Уэймар — тихий уютный дом. Муж не всегда верил ей, но вскоре привык слушать сладости, даже начал требовать: «Скажи мне что-нибудь, душенька».
Однажды Виттор отдал гарнизону приказ: привести в порядок фортификации. Солдаты починили катапульту на северной — самой высокой — башне, восстановили запасы горючей смолы, принялись обдирать побеги плюща, которым обросли все стены сверху донизу. Иона удивилась: вроде бы, никакая война не грозит графству Шейланд. Она спросила мужа, он покраснел в ответ и выдавил только: «Ну, душенька, так оно будет правильней…» Иона сообразила, что Виттор делает это ради нее, ищет ее одобрения. Укрепления Первой Зимы всегда были в идеальном порядке; Виттор хотел сделать Уэймар таким же безопасным, как родной дом супруги. Иона не любила военщину, однако порадовалась: муж откликается на ее любовные старания!
Однако с эмилиевской любовью оказалось всего труднее. На свете был человек, к которому Иона питала всю полноту этого чувства: Эрвин София Джессика. Кого-то более душевно близкого, чем брат, она не могла вообразить. Муж нещадно проигрывал конкуренцию. Но супружеский долг обязывал, Иона стала раздувать в себе эмилиевские искры. Она знала: душевная любовь растет из интереса. Может не быть страсти, флирта, опеки, заботы — но интерес к любимому должен быть всегда. Она поискала в себе интереса к Виттору — и неожиданно нашла, притом целые горы! Прежде Иона не совалась в дела мужа, полагая, что он, банкир, целиком занят унылыми счетами. Но сейчас, приглядевшись, обнаружила в Витторе несколько любопытных загадок.
Например, Палата Представителей. Вместо того, чтобы поехать туда самому, Виттор послал двух вассальных баронов. Но это заседание — первое после Северной Вспышки — весьма важно. Вероятно, будет принята масса значительных решений. Главы большинства Великих Домов предпочли присутствовать лично — но не Виттор. Можно было бы понять, останься он в Уэймаре ради важного дела. Однако Иона не наблюдала такого дела, муж занимался в основном обычною рутиной, целыми днями пропадая в управлении банка.
Затем, Закатный Берег. Волею случайности Иона обнаружила, что граф ведет переписку с тамошним правителем. То было странно по двум причинам. Во-первых, ненависть к западным соседям бытовала в Шейланде испокон веков, укреплялась с каждым набегом закатников и достигла вершины полтора десятилетия назад, после Войны за Предметы. Ведя переговоры с ними, Виттор нарушал одну из самых прочных традиций своей земли. А во-вторых, после гибели графа Рантигара в Закатном Берегу царила смута. За власть боролись три лорда — два графских сына и видный военачальник. Какой смысл договариваться с одним из них сейчас, когда неизвестно, кто одержит верх?
Наконец, продажа Светлой Сферы. Теперь, умерив свой гнев, Иона осознала, что эта история больше загадочна, чем постыдна. Сфера — один из самых красивых Предметов в достоянии Шейландов. Продать можно было иную, не столь прекрасную реликвию, а подлинную жемчужину сохранить. Можно было не поручать продажу сомнительному низкородному торгашу, а лично обсудить вопрос с Морисом Лабелином — ведь они виделись в столице, на балу. Наконец, можно было вовсе не продавать Предмет! Иона поговорила с главным счетоводом Виттора и заглянула в учетные книги. Ненавидимые ею в пансионе уроки финансов все же оставили плоды: Иона сумела разобраться в денежном обороте. Дела мужа шли прекрасно, каждый месяц открывалась новая банковская точка, сумма вкладов ежегодно удваивалась. Серия ограблений банков нанесла некоторый урон — но отнюдь не фатальный. Виттор вполне мог изъять из своего дела тридцать-сорок тысяч эфесов и сохранить Светлую Сферу. Складывалось престранное ощущение: он желал именно продать, именно Сферу и именно с помощью Хармона-торговца. Тьма сожри, зачем?..
