— Миледи, мешок надет по собственной просьбе лекаря. Он не желал быть узнанным слугами и стражей.
Кайр запер дверь и снял мешок. Иона увидела человечка заметно старше средних лет, невысокого, близорукого, начинающего лысеть. Растерянный, слепой от внезапного света, зажатый меж двух рослых воинов, он вызывал жалость. Однако, приглядевшись, Иона нашла его человеком скорее успешным, чем ничтожным: рисунок морщин на лице выдавал внимательный ум, отменного покроя сюртук и карманные часы на цепочке говорили о благосостоянии.
— Кто вы, сударь?
Сеймур вмешался:
— Миледи, это лекарь Голуэрс, он обследовал Мартина Шейланд. Вам будет любопытно услышать то, что он скажет.
— Каким образом он здесь оказался? Вы нашли его и силою приволокли в замок? Разве я позволяла подобное?
— Миледи, никакое насилие не применялось, он сам изволил прийти в замок.
— Когда вы пригрозили мечом! Сеймур, опомнитесь: война окончилась, мы не берем пленных!
Лекарь Голуэрс поднял руки примирительным жестом и заговорил мягко, но не без достоинства:
— Ваша милость, не извольте гневаться. Конечно, ваш воин несколько встревожил меня своим появлением и я, скажем так, не нашел в себе сил отказать его просьбе. Но он не делал ничего особенно угрожающего — только то, чего можно ожидать от человека с оружием. Я не в обиде на него, миледи.
Иона метнула на Сеймура укоризненный взгляд. С наибольшим радушием предложила лекарю кресло и вино — он согласился на первое и отказался от второго:
— Человеку в моем возрасте не стоит злоупотреблять житейскими радостями.
— Верно ли, что вы лечили Мартина Шейланда, брата моего лорда-мужа?
— Я никак не смогу отрицать это, находясь в вашем замке. Вам достаточно показать меня его милости Виттору Шейланду, чтобы он меня опознал.
— Стало быть, к вам обратился мой супруг?
— Именно так, миледи. Вернее, кастелян вызвал меня в замок, а уже тут я был принят графом Виттором.
— И он попросил вас освидетельствовать его брата Мартина?
— Все верно, ваша милость.
— Описал ли он вам… характер недуга Мартина? Если да, то какими словами?
— Никакими, миледи. Его милость граф желал, чтобы я вынес беспристрастное суждение, потому ничего не объяснял, а потребовал осмотреть лорда Мартина и сделать собственные выводы.
— Какие выводы вы сделали, лекарь?
Он сделал тревожную паузу.
— Ваша милость, позвольте мне задать вопрос. Коль скоро я вызван сюда и подвергнут такому дознанию, то не случилось ли чего-то с лордом Мартином? Не стало ли ему хуже? Если так, то позвольте сперва оказать ему помощь, а затем продолжить беседу.
Иона обдумала ответ. Очевидно, муж скрыл от лекаря жуткие деяния Мартина, значит, и ей стоит говорить осторожно. Стало ли Мартину хуже? Воины Сеймура следили за ним уже неделю, и он никак не проявлял свою жестокость. Безумие если не оставило его, то, похоже, притаилось.
— Нет, сударь, не тревожьтесь: лорд Мартин пребывает в том же состоянии здоровья, в каком вы его оставили. Я веду опрос из чистого интереса: долго пробыв в столице, я пропустила время лечения Мартина.
— Слава богам, миледи! Воистину, слава богам! Силами молитвы и новейших медицинских средств, я смог добиться значительного ослабления недуга лорда Мартина. Было бы крайне прискорбно узнать о возвращении хвори.
— Вы хотите сказать, что исцелили его?!
— О, ваша милость… — лекарь издал тяжкий вздох и искривил губы в печальной улыбке. — Наивно полагать, что подобная хворь может быть излечена полностью. Ее источником является — нижайше прошу простить — нарушение умственной деятельности. Я говорю это никоим образом не в упрек лорду Мартину, а с великим сочувствием к нему, ибо боги пока что не дали смертным возможности исцелять умственные недуги.
— Но вы говорите, сударь, что добились ослабления?
— Совершенно верно, миледи. Вследствие терапии лорд Мартин ощутил огромное облегчение. Контрольный осмотр показал, что он так близок к умственному здравию, как только возможно.
Иона затаила дыхание. Каким счастьем было бы знать, что муж не лгал ей, и что Мартин более не опасен! Но в подобное чудо нельзя верить бездоказательно.
— Как вы лечили его, сударь?
Голуэрс извлек из внутреннего кармана несколько сложенных листов.
— Я захватил для вас эти выписки, миледи: тут полный перечень средств и снадобий, которые я применял. Возможно, вы захотите получить консультацию других лекарей. Покажите им перечень — и убедитесь, что они не смогут предложить ничего лучше.
— Скажите, сударь, какова ваша медицинская направленность? Каким опытом вы располагаете? Можете ли предоставить рекомендации?
Лекарь огладил свою блестящую макушку:
— Миледи, главным предметом моего научного интереса всегда являлась голова. Мне доводилось бороться со всяческими недугами, начиная от ножевых ранений и заканчивая сизым мором, но с особым рвением я брался за случаи повреждения черепа и мозга. Образование я получил в университете Маренго, после чего восемь лет практиковался в островной клинике Фарадея — старейшей лечебнице душ во всем Поларисе. Из-за некоторых научных разногласий с магистром Маллином я покинул клинику и открыл собственную практику здесь, в Уэймаре. Что же касается рекомендаций, то высокую оценку моим способностям могут дать…
Он перечислил навскидку полдюжины имен — все принадлежали людям из высшего круга графства Шейланд.
— Надо полагать, сударь, что вам знакомы все существующие душевные недуги?
— Было бы слишком дерзко говорить о всех существующих. Но все недуги, упомянутые в медицинской литературе, тщательно изучены мною.
— Каким же из них страдает Мартин?
Лекарь облизал внезапно высохшие губы.
— Страхом.
— Простите, сударь, я не ослышалась?
— Миледи, я не хотел бы углубляться… Не смею травмировать ваши чувства…
— Я выросла в Первой Зиме, видела сотни ранений и десятки смертей. Меня сложно напугать. Говорите, сударь.
— Как пожелаете, миледи… В ходе осмотра и диагностической беседы я обнаружил в лорде Мартине ряд неуместных и вредных душевных движений. Он проявил и вспышкообразный гнев, и склонность к необъяснимой жестокости, и двусмысленное отношение к женскому полу. Но все это было лишь поверхностными волнами, а в глубине под ними лежал страх.
— Чего же он боялся? Наказания?
— Миледи, с его слов выходило, что он боится… — лекарь отвел глаза, — боится вас, миледи. Нижайше прошу простить, вас и еще одной леди, чье имя я не сумел узнать. Но то было лишь сиюминутное состояние. Отчего-то тем днем он видел в вас источник опасности, но подлинный корень его страха совсем иной.
