Мы же теперь обратим внимание на Менсона Луизу — и зададимся обоснованными вопросами: зачем шут явился в Нэн-Клер? Не боится ли расправы за цареубийство? Откроет ли королеве тайну фатального письма, выполненного Ульяниной Пылью? Наконец, остался ли Менсон безумцем, которого мы помним при дворе, или жестокое потрясение оздоровило его душу — подобно тому, как кипящее вино может прервать гниение раны?
С исчезновением Гериона в королевском саду воцарилась приятная тишина, нарушаемая только щебетом птиц и журчанием ручьев. Леди-во-Тьме дала себе и гостям несколько минут, чтобы насладиться идиллией, а затем обратилась к Менсону:
— Милорд, я полагаю, вы имеете что поведать нам.
— Я-то? — переспросил шут. — Имею поведать, это да. Но хочу ли?..
— Как прикажете вас понять?
— Мы тут всякие ваши врата проходили… И так, и этак выкручивались, чтобы болотники нас разглядели получше. Я разок чуть не помер — выпил водички… Но вы-то не проходили мои врата довер-ррия!
Вассалы королевы опешили от подобной дерзости. Лорд Эммон возмутился:
— Как вы смеете, сударь? Понимаете ли, с кем говорите?
— А что не понять-то? Братовой тещи кузина, упертая склочная старуха. Тридцать лет назад познакомились — она и тогда такой была. Отца моего звала дурнем и пустозвоном… А тут еще про какой-то орден толкует. С чего мне ей доверять?
Менсон вприпрыжку подбежал к пророку, весомо хлопнул по плечу:
— Вот этому парню я верю. Он тронутый, но добрый. Подвинулся умом на своих снах — но не скрывает. И говорит с людьми, а не с платьями. Хоть рвань, хоть грязь — он в душу смотрит. Ему все скажу… А вам — не знаю.
Леди-во-Тьме не утратила спокойствия. Разгладила складки пледа на своих коленях, лизнула сухие губы и осведомилась:
— Что вы хотите услышать, лорд Менсон?
— Да вот, знать хочу… Вы убили императора?!
Все опешили, а Менсон подскочил к пожилой леди, зашипел в ее слепые глаза:
— Прр-ризнавайся! Ты прикончила Адриана? Убила импер-ратора — ты?!
Он сдернул плед с ее колен, набросил себе на голову, приподняв край. Изможденное лицо Менсона жутко белело в тени под пледом, глаза багровели огнем.
— А может, еще убьешь? Ты убьешь импер-ратора? Ты убьешь? Ты?!
Фольтиец захотел прийти на помощь королеве, испуганной безумцем. Едва он подступил к Менсону, как тот схватил его за грудки, накинул плед на обе головы — свою и адмирала — и зашипел змеиным голосом:
— Так значит, ты убьеш-шшь императора? Ты убьешь? Ты?..
Адмирал в ужасе попятился, вывернулся из лап шута, а тот накинулся на лорда Эммона:
— Ты убьешь импер-ратора! Ты убьешь!
Его тон изменился — казалось, что шут не спрашивает, а приказывает:
— Ты убьешь Адр-риана! Убьешь имперр-ратора! Ты-ыы!
Вслед за кастеляном, отец Лорис подвергся его нападкам — и тоже попятился, потрясенный и напуганный. Тогда шут взялся за фрейлину королевы — шипя, рыча и требуя убить покойного уже владыку. Бедная женщина заорала, чтобы стража пришла на помощь и утихомирила безумца. Но тут Менсон охнул и померк, будто угасло в нем внутреннее пламя. Он шепнул: «Никто из вас?..», — выронил плед, осел на траву и разрыдался.
— Помогите мне… — выдавил сквозь слезы. — Помогите найти того…
Отец Лорис нагнулся над ним, пытаясь успокоить, а лорд Эммон робко высказал догадку:
— Ульянина Пыль?
— У!.. У!.. Уууу!.. — завыл Менсон и задрал рукав. Все увидели те самые шрамы от зубов, которые прежде потрясли Гериона.
— Письмо с Пылью вынудило вас? — уточнил лорд Эммон.
— Уууу… Найдите того, кто послал… Вот зачем я… здесь…
Известие произвело неизгладимый эффект. Если Менсон и подозревал кого-то из присутствующих в авторстве письма, то теперь любые подозрения улетучились. Все были оглушены известием.
— Атака Ульяниной Пылью! — кричал лорд Эммон. — В Альмере! В тот же день, когда рухнул мост! Вы понимаете, что это значит?
— Северянин — серповка! — отвечал фольтиец. — И сам не знает, чья!
— Приарх сбился с пути, — шептал отец Лорис. — Да спасут его боги…
— Не просто сбился, но владеет Тайной! План рушится, Древо шатается!
— Бездонный Провал! Премудрый прав: мир падает в бездну!
— У нас нет трехсот лет. Все рухнет за считанные годы!..
Шут Менсон, невольно поднявший переполох, забыл плакать и с интересом наблюдал сцену. Франциск-Илиан тоже обратился во внимание — ведь нечасто увидишь благородных дворян в столь единодушной панике.
— Змей становится слишком силен! Мы должны применить крайнее средство!
— Но тогда сами уподобимся змею…
— Мы обязаны! Древо дает трещину! Сон пророка предвещает гибель Древа!
Леди-во-Тьме сухо хлопнула в ладоши:
— Довольно. Я не потерплю хаоса. Не случилось ничего сверх того, что ожидалось.
— Разве ваше величество не видит — змей погубит Древо! Наш долг…
— Следовать плану, как и прежде, — холодно молвила королева. — Второй из Пяти допустил своеволие. Этого не повторится. Все пойдет своим чередом. Древо будет расти.
— Ваше величество, Семнадцатый Дар все изменил! Змей родился и набрал силы!..
Леди-во-Тьме презрительно цокнула языком.
— Все вы так слепы — вероятно, потому, что слишком верите глазам. Змей ничего не значит для Древа. Семнадцатый Дар изменил лишь одно: он приблизил день Спасения. Мы пойдем на крайние меры, когда они перестанут быть крайними.
Никто не решился возразить. Менсон и Франциск-Илиан даже не поняли, о чем идет речь, и обменялись взаимно сочувствующими взглядами. Трое врат, напротив, поняли очень хорошо и, видимо, не были согласны с Леди-во-Тьме — однако приняли ее волю:
— Повинуемся, ваше величество. Древо будет расти.
— Лорд Менсон, — сказала королева, — ваша история убедила меня в одном: следует встретиться с северянином и с тою, что зовет себя Несущей Мир. Я совершу поездку в столицу. Премудрый, лорд Менсон, составите ли мне компанию?
Пророк согласился охотно, а Менсон — после долгих колебаний. Издавая отвратные звуки — кррак-кррак, вжик-вжик, хррясь-хррясь — он весьма наглядно изобразил, как императорские палачи пилят его на части за цареубийство. Леди-во-Тьме поклялась, что засвидетельствует перед владычицей его невиновность, а Франциск-Илиан процитировал труд Праматери Юмин «Справедливость и действие», в котором описывался эффект Ульяниной Пыли. Сама Праматерь правосудия утверждала, что человек, совершивший преступление под действием Пыли, не может считаться виновным. Ни Минерва, ни северянин не посмеют оспорить слова Праматери.
