— Обвинитель, будьте добры, повторите обвинения для ответчика.
Марк повернулся к Менсону, повторил отчетливо и громко. Шут выразил понимание: при каждом обвинении сделал подходящий жест.
— Убийство, ага… — махнул рукой с невидимым ножом.
— Сбежал, во как… — гулко потопал ногами.
— Измена, угу… — повернулся к суду спиной и повилял ягодицами.
И смешки, и ропот усилились. Франциск-Илиан дернул Менсона за рукав и что-то шепнул. Председатель суда остался невозмутим:
— Теперь, когда вы уразумели суть обвинений, желаете ли ответить на них?
— Уууу, ответить… — шут помедлил, чеша затылок. Франциск-Илиан попытался подсказать ему, Менсон отмахнулся: — Да брось, я и себя-то не слышу, а тебя подавно… Ответить, говорите? Я со слов Ворона выхожу ууух каким злодеем! Пожалуй, отвечу: благодарр-ррю за комплимент! И убил, и предал — ай, молодец! Теперь мятежники в почете, а я так вообще цареубийца — можно мне титул какой-нибудь? Можно, я буду шут-канцлер?
Неожиданно для себя Эрвин рассмеялся.
— Ничего не имею против, милорд! И тем не менее: вы признаете себя виновным?
— Вот прицепились, пиявки!.. — буркнул шут и звякнул бубенцами. — Нет, невиновен я. В чем другом — да, много в чем. Но в том, что Ворон каркал, — нет!
— Стало быть, сударь, вы отвергаете обвинения?
— Нет!
— Не отвергаете?
— Тьфу, заразы, запутали! Да, отвергаю. Я не убивал, я не предавал, я не убегал! Тр-ррижды нет! Во как.
— Желаете ли привести какие-либо аргументы в свою защиту? Возможно, изложить свое алиби?
— К чертям арр-ргументы! — брезгливо каркнул Менсон. — Вам недостаточно моего слова? Клянусь честью шута — я невиновен!
Довольный собою, Менсон ляпнулся на скамью. Пожалуй, ничего хуже он сделать не мог. Отказаться от слова или сослаться на потерю памяти, или признать одно обвинение, отбросив остальные — это давало бы какие-то шансы. Но Менсон отверг все, а Ворон вывалит кипу улик и непременно докажет хоть что-то — тогда Менсон выйдет лжецом и получит все три обвинения.
Король-пророк сразу понял тяжесть ошибки. Быстро поднялся и обратился к председателю:
— Я хочу сказать от имени ответчика.
— Ответчик уже сказал сам за себя.
— Как известно лекарям, умственно больной человек не осознает своей хвори и потому не может говорить о ней.
Судьи посовещались меж собою и вынесли решение:
— Слово дается советнику обвиняемого. Говорите, ваше величество.
Франциск-Илиан развел руками, обведя жестом весь зал:
— Милорды и миледи, все мы знаем: лорд Менсон Луиза не обладает здоровым умом. Унизительная и комичная роль шута, силою навязанная ему, так впечаталась в его душу, что именно она теперь руководит Менсоном, а не трезвое суждение и здравая мысль. Мы слышали речи Менсона — это несуразные и грубые насмешки, каких ждут от паяца, а не ответчика в суде. На голове его — колпак, столь же нелепый в высоком зале Палаты. Лорд Менсон цепляется за свое шутовство, поскольку на протяжении долгих лет подвергался жестокому воспитанию: будь шутом — либо страдай и умри. Мы видим перед собою несчастного сломленного человека, хворого душою и рассудком. Суд над таким обвиняемым противен и законам Праматери Юмин, и самой человечности.
На протяжении монолога Менсон всем своем видом выражал согласие: тряс головой, издавая звон бубенцов, вываливал язык, лизал кончик бороды и бил себя в грудь: «Хотите увидеть безумца? Глядите на меня!» Однако речь пророка не пришлась по душе судьям. Члены коллегии зашептались меж собою, ища законной зацепки, чтобы отказать в медицинском освидетельствовании.
Заговорил председатель Кантор:
— Если человеку хватило ума, чтобы выжить при катастрофе поезда, совершить убийство и скрыться от полиции, то вряд ли можно звать его безумцем… — бросив быстрый взгляд на Мими, он продолжил: — Однако принципы Праматери Юмин святы. Я назначу медицинскую оценку ответчика, в зал суда будут приглашены лекари.
Ворон Короны поднял стопку листов с какими-то рисунками:
— Ваша честь, предвидя вопрос о невменяемости, я подготовил небольшой опыт. Позвольте мне показать эти рисунки ответчику.
— С какой целью?
— Ваша честь, цель станет очевидна в ходе опыта. Ручаюсь, что она имеет прямое отношение к данному вопросу.
— Что изображено на рисунках? Не содержат ли они чего-либо вызывающего и провокационного?
— Ваша честь, это просто портреты людей. Вы их тоже увидите впоследствии.
Судья дал согласие, и Марк поднес Менсону рисунки.
— Скажите, кого вы тут видите?
Менсон фыркнул:
— Ясное дело, это мой отец!
— Кто угодно узнает собственного отца, — отметил пророк.
Марк перевернул страницу:
— Что скажете об этом человеке?
— Надел бы колпак — поумнел бы.
Пророк, тоже видевший рисунок, улыбнулся в бороду. Марк подал Менсону новый лист:
— Милорд, кто на этой странице?
— Змея вползла в постель.
— А здесь?
— Кабан, у которого убавилось сала.
— Благодарю вас, а здесь?
— Умная кицка с короткими лапками.
— А на этой?
Менсон ухмыльнулся:
— Монах заскучал, сбежал из кельи искать приключений.
Пророк старался хранить серьезность, но глаза его смеялись. Марк, весьма довольный собою, отвесил поклон:
— Благодарю вас, лорд Менсон.
И передал листы с рисунками членам коллегии:
— Теперь прошу вас, господа судьи: осмотрите портреты и сопоставьте с ответами обвиняемого.
Под шорох страниц на лицах судей проступили улыбки, из пары уст вырвались смешки.
Ворон задал вопрос:
— Господа судьи, ощущаете ли вы комизм прозвищ, данных Менсоном людям на портретах?
Несколько судей позволили себе усмешки, однако председатель ответил сурово:
— Я не допущу насмешек над высокородными господами. Юмор обвиняемого груб и бескультурен.
— Несомненно, груб, однако смешон ли? Ответьте, ваша честь.
— Воспитанный человек отвергает грубость и не задается вопросом, смешна ли она.
— А если бы тот же самый смысл был выражен более мягкими словами?
— Суд рассматривает лишь факты, а не условные возможности.
В их диалог вмешалась Минерва:
— Господа, позвольте мне взглянуть! Я смогу оценить, смешны прозвища или нет.
