Простая лодчонка, в ней рыбак сидел. Он, видно, ловил рыбу у западного берега, потом глазел через реку на катастрофу, а потом заметил на своем берегу двух голых парней. Пришел на помощь: посадил в лодку и погреб, что было сил, вниз по течению. Сказал: моя деревушка рядом, отогреетесь там. Что странно: другой берег всяко ближе, чем деревушка, но рыбак воспротивился, сказал, мол, через реку ни-ни. Может, течения боялся, а может, не хотел делиться наградой за спасение. Так или иначе, уложил он их на дно, накрыл своим тулупом, чтобы защитить от ветра, велел не высовываться — головы не студить.
Рыбак греб очень шустро — не успели оглянуться, как очутились в деревне. Там он отвел Форлемея и Сандерса к себе домой — жил он прямо у берега. Усадил к печке, велел жене всячески их отогревать, а сам побежал куда-то. За пять минут вернулся со священником, и тот сказал: «Ого, непростое дело! Давайте их ко мне в церковь». Рыбак с женой одели спасенных, как могли, и священник повел их в церковь. Отчего-то задворками — видимо, так было короче. Напоследок они сказали рыбаку: «Садись в лодку и греби назад к мосту, вдоль западного берега. Вдруг еще кто-то выплыл — спаси его!» Рыбак не хотел, ленился. Говорил: «Да никого там уже не будет, битый час прошел, кто не утоп — те замерзли». Сир Сандерс схватил его за грудки: «Возьми себе все мои вещи. С мундира спори знаки различия — они золоченые. Кинжал продай — он искровый. Купишь себе большую лодку и новую избу, только плыви сейчас к мосту!» Рыбак — ну чудак же! — стоял на своем: «Не нужно мне золота. Я вас вывез по-людски, ради совести. А больше никого не вывезу, там уже трупы одни». Сир Сандерс сказал: «Да ты понимаешь или нет? В том поезде был император! Сам владыка Адриан, пойми! Может, он утоп, может, его спасли графские парни. Но может быть, он сейчас, как мы, замерзает голый на западном берегу! А ты сидишь здесь и упрямишься, осел тупой!» Рыбак вздохнул: «Ну, если сам владыка…» — и пошел в лодку так нехотя, будто на плаху. Жена еще, дура, удержать его пыталась… Но волею-неволей сел мужик на весла и погреб к мосту, а сира Сандерса с Форлемеем священник повел в церковь.
— Все загадочней! — шептала альтесса. — Как же он не хотел возвращаться, подумать только!
Храм не отапливался, потому святой отец устроил гостей в подвале — дескать, тут теплее. Укрыл одеялами, стал отпаивать чаем и отварами, но бедолаги излишне промерзли на реке — и обоих взяла лихорадка. Форлемей то спал, то трясся, Сандерс бредил. Прислышался ему ночью не то скандал, не то погром: звенело железо, бились стекла, кто-то кого-то грозил убить на месте. Сандерс даже за шпагой потянулся, но шпаги не было, и тут сообразил: бред все это. Утром рассказал святому отцу, и тот покачал головой: «Совсем плохо… Надо вас в Вильгельмов монастырь». Они спросили: «Там лечебница?» Священник ответил: «Ну, да… там помогут». Монастырь оказался в двух днях езды, и дорога эта совсем подорвала здоровье несчастных. Нельзя понять, зачем дурак-священник потащил их в такую даль — до замка Эрроубэк всяко ближе… Но сделанного не воротишь. Приехали в монастырь — оба в лихорадке и бреду, с тяжкой легочной хворью. Сколько провалялись на койках — месяц?.. Два?.. Так худо было, что дней не считали. Форлемей сумел встать раньше, Сандерс — позже, аж перед Весенней Зарею. Тогда и узнал: на троне Минерва Стагфорт, владыка Адриан погиб. Не спасли его ни солдаты Эрроубэка, ни рыбачок на лодочке…
После смерти владыки Адриана и капитана Грейса стало неясно, кому теперь подчиняются Сандерс с Форлемеем. Они послали в Фаунтерру несколько писем с докладами о своем положении — ответа не получили. Возможно, письма затерялись… Но сам приарх Галлард Альмера навестил в лазарете, внимательно выслушал их историю, пообещал сообщить кому нужно и доставить пострадавших в столицу, когда будет в том потребность. Потребность пришла теперь, с началом суда. Лично аббат Вильгельмова монастыря сопроводил Сандерса с Форлемеем в Фаунтерру и привел сюда, в здание Палаты. Хотя, по правде, неясно, о чем они могут свидетельствовать? Ведь не видели они, как погиб владыка. Шут его зарезал или кто другой — Сандерсу это неведомо.
…И вот сила душевной драмы: добрая половина рассказа гвардейца никак не относилась к процессу, но столь яркие в нем звучали чувства, что никто, даже строгий судья Кантор, не посмел прервать монолог. Менсон — тот слушал с таким сопереживанием, что чуть не подпрыгивал на месте. И лорды, и члены коллегии забыли обо всем, кроме речи Сандерса. Лишь теперь, после слов: «…мне это неведомо» — судья опомнился и звякнул в колокольчик.
— Благодарю вас, сир Сандерс. Господин советник, извольте ограничить показания свидетеля только теми фактами, что непосредственно связаны с делом.
— Я не заметил в рассказе ни единого факта, не связанного с делом. Впрочем, некоторые факты, действительно, представляют особый интерес. Сир Сандерс, в самом начале истории вы упомянули какой-то инцидент с шутом, что якобы случился накануне.
— Да, ваше величество. Шут облил владыку чаем.
— Как это произошло?
— Владыка пригласил шута вместе пить чай и повел с ним беседу о политике. Владыка рассуждал вслух, а шута, видно, что-то взволновало в его словах. Менсон поднялся с места и стал бродить по чайной туда-сюда, прямо как зверь в клетке. Он выглядел так, будто спорит с собою или думает о чем-то страшном. Я уже начал тревожиться и пошел к шуту, чтобы выдворить его из чайной, как тут он схватил чашку и опрокинул прямо на владыку Адриана.
— Менсон как-то объяснил свой поступок?
— Никоим образом.
— Вы заметили что-либо, что могло его побудить?
— Ничего особого. Владыка пил чай — ровно так же, как всегда. Если что и подтолкнуло Менсона, то только его собственное безумие.
— Вы считаете его безумцем?
— В тот день — совершенно определенно! Подумать только: вылить чай на императора!
— Когда вы в следующий раз увидели Менсона?
— Сразу после чая я вывел его прочь, передал сиру Локку и велел запереть шута в купе. Так что снова я увидел его лишь утром перед крушением.
— Перейдем же к тому утру. Вы сказали, сир Сандерс, что шут заговорил с вами особым голосом, и вы разбудили владыку, хотя сначала и не планировали этого. Поясните: что был за голос?
— Сложно так объяснить… Если, например, генерал прикажет адъютанту подать шпагу, а рядом окажется вовсе не адъютант, а совсем другой солдат — ручаюсь, он даже не задумается, ему ли адресован приказ, а просто возьмет шпагу и подаст генералу. Вот Менсон говорил, как этот генерал.
— Властно?
— И властно тоже… но еще спокойно, естественно, будто к власти своей привык, как к отражению в зеркале.
— Полагаете, именно так лорд Менсон говорил в те времена, когда служил первым адмиралом?
— Я не видел его в те времена, ваше величество. Но думаю, вы правы.
— Вы сказали, что лорд Менсон увидел впереди поезда некую опасность?
— Ваше величество меня не поняли. Я знаю, что он не видел никакой опасности: и я, и сир Локк, и сам владыка выглянули вперед — ничего там не было особого, только мост. Менсон лишь говорил, что видит, но на самом деле, я полагаю, бредил. Он был сильно не в себе.
