— В чем это выражалось?
— Ну, в голосе — будто он опять возомнил себя адмиралом. Потом, во внешности: он был весь помятый, истрепанный и бледный, будто ночью даже не ложился. Наконец, это видение мифической опасности…
— Опасность, меж тем, была вовсе не мифическая: ведь мост действительно рухнул. Вы допускаете, сир Сандерс, что лорд Менсон предсказал будущее?
Гвардеец недоуменно поднял брови:
— Вот же лорд Менсон, спросите его самого!
— Конечно спрошу, в свое время. Сейчас меня интересует не его предвидение, а ваша вера. Верите ли, что лорд Менсон мог предсказать катастрофу?
— Ваше величество, от эхиоты Менсону много разного виделось… но пророчества с ним прежде не случались.
— А если это было лишь частичное пророчество? Мог ли лорд Менсон заметить один признак надвигающейся беды и домыслить остальное?
— Какой признак, ваше величество?
— Например, тот же, что и капитан Грейс. Вы сказали, капитан закричал прямо перед крушением. Что именно он кричал?
— Я не помню, ваше величество.
— Вы помните, сир Сандерс.
— Говорю вам: не помню.
Пророк выдержал длинную паузу, глядя на гвардейца. Молчал, кажется, целую минуту, а потом тихо сказал:
— Вы помните.
Гвардеец потер глаза, поморгал, фокусируясь на чем-то очень далеком.
— Капитан стоял у ограждения балкона… смотрел не то вниз, но то вперед… перегнулся, чтобы лучше видеть… и он сказал: «Там какие-то… какие-то люди…»
— Вы помните, — вкрадчиво повторил шиммериец.
— Вспомнил! «Там какой-то отряд»! Он сказал: «Там какой-то отряд»!
— О каком отряде шла речь?
— Не знаю, я-то не видел.
Альтесса прильнула к уху Эрвина:
— А я знаю! Мы оба знаем, верно?
— Хватит! — огрызнулся он. — Отряд не мой, Эрроубэк — не мой вассал! Я ничего им не приказывал!
— Разве я виню тебя? Что ты! Как бы я смогла!..
Пророк предположил:
— Под отрядом капитан Грейс имел в виду четверку рыбаков, выступавших тут свидетелями?
— Не думаю, ваше величество. Вряд ли он назвал бы их отрядом. Пожалуй, он и вовсе не говорил бы о них — что особенного в рыбаках на речке…
— Любопытно: рыбаки не упоминали в своих показаниях никакого иного отряда, кроме самих себя.
— Не могу знать, ваше величество, я не слышал рыбаков. Но Грейс точно говорил про отряд, это я вспомнил.
— Благодарю, сир Сандерс. Последний вопрос: какого роста был капитан Грейс?
— Последний?.. — ахнула альтесса.
— Простите, ваше величество?..
— Бы ли покойный капитан Грейс высоким мужчиной?
— Да, ваше величество. Явно больше шести футов, и в плечах широк.
— К какому роду он относился?
— Софьи Величавой. Но отец его был янмэйцем, капитан часто упоминал, ибо гордился этим.
— Премного благодарю. Больше вопросов к вам не имею.
— Как — не имеешь? Ты снова не довел до конца! Все южные мужчины такие?!
Судья Кантор позволил Марку задать вопросы свидетелю. Ворон Короны задал только один вопрос:
— Сир Сандерс, вы многое сказали о странностях поведения лорда Менсона в тот день. Можно ли все эти странности подытожить одной фразой: «Лорд Менсон что-то замышлял»?
— Поясните, сударь…
— Лорд Менсон сильно волновался в чайной и имел вид, будто решается на что-то. Позже он не спал всю ночь — вероятно, провел ее в тревожных мыслях. Затем вспомнил свое великое прошлое — что, очевидно, придало ему сил. Потребовал встречи с императором и стал грозить неведомой опасностью. Я вижу одно внятное объяснение всему этому: лорд Менсон собирал в себе решимость на некий поступок. Говоря точнее, именно он и являл ту опасность, о которой говорил.
— Ну, если так подумать… пожалуй, это возможно.
Марку не требовался ответ сира Сандерса. Он хотел увидеть реакцию Менсона на свои слова — и увидел.
— Благодарю, сир Сандерс. Больше вопросов не имею.
И снова в ухе зазвучал змеиный голосок:
— А правда, милый, ты радуешься этим словам? Как чудесно звучит: «больше вопросов не имею»…
— Холодная тьма. Ты знаешь, как все было! Я не одобрил план Аланис. И в любом случае — какая разница? Гвардейцы из поезда все равно бы погибли — не в реке, так в Фаунтерре! Мы убили сотни им подобных! Это война, тьма сожри!
— Любимый, ты все знаешь о войне. Куда мне до твоего опыта… Мне только пришли на ум два слова: воинская честь. Они ведь что-то значат, правда?..
— Я всегда действовал по чести.
— Не всегда: вспомни Дойл… Вся воинская честь выросла из единственного правила, простого и древнего, как меч. Нельзя убивать того, кто не может себя защитить. Дай врагу шанс защититься — иначе ты убийца, а не воин. Всего одно правило, остальное — лишь следствия. Нельзя убивать безоружных и больных, нельзя пленных, нельзя детей или калек… Не стоит колоть в спину или сыпать в кубок яд… Когда писали кодекс, поездов еще не было. Но как думаешь, много ли шансов на самозащиту у людей, упавших с моста?
— Не я это сделал, тьма сожри!
— Конешшно, мой милый. В Дойле ты мучился, а сейчас — спокоен как лед. Ничто не успокаивает лучше, чем чистая совесть.
А тем временем Франциск-Илиан приступил к опросу второго свидетеля — адъютанта Форлемея. Время шло к перерыву, судья Кантор попросил Форлемея высказываться кратко. Тот сослался на рассказ гвардейца:
— Мне почти нечего добавить, сир Сандерс выложил все, что мы оба знаем. Так оно и было, как он описал, я полностью согласен. Колпак, действительно, странно себя вел. Не зря его заперли в купе. Когда поезд рухнул, творился жуткий хаос, и я бы правда утоп, если б сир не помог. Потом разделись на берегу, пытались согреться, но где там… Видели солдат графских, они по вагонам искали, кто выжил. Одно сир не сказал: вагоны горели, все в дыму да огне. Но это вряд ли важно… Потом, да, был рыбачок на лодке и священник странный, и монастырь Вильгельма… Ни к чему повторяться, коли времени мало. Сир Сандерс всю правду сказал.
— Скажите, сударь: вы были на балконе, когда лорд Менсон предупреждал об опасности, а капитан сказал про отряд?
— Нет, ваше величество.
— А в чайной, когда лорд Менсон облил владыку?
— Нет, ваше величество. Этого б тогда не случилось, я ведь за колпаком хорошо смотрел. Он мне был как дитятя…
— Как тогда вы узнали, что лорд Менсон странно себя вел? Вы же не видели признаков этого.
— Ну, наперво, сир Сандерс мне все докладно рассказал. Много мы времени имели, пока в больничке… А второе, я и сам видел. Колпак остраннел не в поезде, а чуток раньше — еще в Алеридане.
