Иона подняла бровь:
— Так зачем вы явились?
— Принес вашей милости записку от милорда. Видите, она там, в щели под дверью.
— Муж ничего не передал на словах?
— Нет, ваша милость. Он записку передал — она вон там, в щели.
— И ничего не велел спросить?
— А ваша милость желает ему что-то сказать?
— Мне любопытно, не спрашивал ли он о чем-нибудь.
— Ну дык если и не спрашивал, то в том нет беды. Желаете сказать — скажите без спросу, я милорду аккуратно все передам.
— Передайте, что леди Нексия уже полностью здорова.
— Добросовестным образом сообщу.
— Ступайте.
Оставшись одна, Иона наклонилась, чтобы взять записку. Внезапное воспоминание — острое, яркое — заставило ее отпрянуть. «Не берите в руки писем, пусть вам читают вассалы».
Чушь, — подумала она. Это же от Виттора!
Потянулась — и вновь отдернулась. Возможно, от Виттора. Принес не он, а этот цирюльник. Можно ли ему верить?
Еще одно воспоминание всплыло, зацепившись за имя цирюльника. «Гарри Хог вырубил грея, я остался один». Тогда Иона не могла думать, но сейчас рассудок совершенно ясен. Какого черта Гарри Хог делал вместе с Джоакином? Почему доверенный слуга Виттора оказался за одним столом с путевцем? Еще и встал на его защиту!
Иона обернула ладонь подолом платья, чтобы взять записку сквозь ткань. И вновь отпрянула, припала к стене, потрясенная догадкой. Отец Давид писал: «Не берите в руки писем, пусть читают вассалы». Ей показалось — глупо, ведь это риск для вассалов. Но нет, в том была мудрость, еще и какая. Беспощадный, но умный расчет: читая письма в перчатках, она не поймет, какое из них отравлено. Но если слуга, читая, погибнет, то она точно узнает, какое письмо принесло на себе яд!
— Гарри Хог! — крикнула Иона.
Цирюльник ушел уже далеко, но слова громко прозвенели в колодце винтовой лестницы.
— Ваша милость?.. — донеслось снизу.
— Поднимитесь ко мне.
Через минуту он стоял перед нею.
— К вашим услугам. Чего желаете?..
— Возьмите записку и прочтите ее мне.
Цирюльник разинул рот:
— Вообще как я могу? Это ж вам-то послано!
— Я приказываю: поднимите и прочтите.
— Ну дык милорд…
— Что вы делали в трактире?
— В котором, ваша милость? В одном-то я пью, в другом закусываю, в третьем, значит, с дамочками… Трактиры — они разные бывают…
— У Одноглазого. За одним столом с Джоакином Ив Ханной.
— А, уф… Вообще, это ж просто. Я-то играл в черви, а Джо пришел поглядеть на крыс. Но крысьи бега отложили на час, он и присел сыграть со мною.
— Джо?
— Виноват, миледи?
— Вы сказали: Джо. Как о друге. Вы даже не спросили, кто такой Джоакин Ив Ханна. Вы хорошо его знаете, верно?
— Дык…
— Вы напали на грея, чтобы защитить его. Если б вы этого не сделали, Сеймур просто увел бы Джоакина, и никто бы не умер.
— Это… ваша милость, я не могу знать, кто бы умер, а кто бы выжил. Смерть предсказать сложно, тут ни к чему «если бы, да кабы».
— Однако вы не отрицаете, что напали на грея. Граф приказал вам сделать это?
— Дык, какой граф? Милорд? Нет, ваша милость, зачем бы он…
— Вы понимали, что вас не тронут. Сеймур знал вас в лицо и не стал бы убивать. Но всех, кто поддался на ваш клич, изрубили в куски. Скажите, вы знали, что так случится?
— Миледи, я простой цирюльник, не полководец какой-нибудь. Я пришел к Одноглазому поиграть, в картишки перекинуться, а не планы битвы строить…
— Из трактира вы побежали в замок, к моему мужу. Он поднял отряд сразу, едва услышал ваш рассказ. Что вы ему сказали?
— Ну дык, правду.
— Какими словами, сожри вас тьма?! Парни в трактире подрались с северянами? Или — Сеймур Стил взял Джоакина?
— Парни в трактире подрались…
— И мой муж, граф Виттор Кейлин Агна, при этих словах сразу же поднял солдат? Вы сами можете себе поверить?!
— Ваша милость, все так и было!
— Где вы нашли графа?
— Дык у него, в кабинете. Он засиделся при делах.
— А как узнали, что он засиделся? Я с гостями пила чай в трапезной, окна светились, легко было подумать, что и граф тоже с нами. Но вы не заглянули к нам, я не помню, чтобы заглядывали. Вы сразу побежали в кабинет, чьи окна не видны из двора! Вы знали заранее, что граф там? Он сказал, что будет ждать вас с докладом?!
— Ваша милость, вы меня простите, но уж такое вы нагородили… Я вообще и не знаю, как тут ответить… Все совсем чудно, на правду непохоже…
— Подберите записку.
— Ваша милость, я, э…
— Поднимите чертову записку.
Гарри Хог подчинился. Осторожно, двумя пальцами, развернул листок. Замер, глядя в сторону, мимо бумаги.
— Лизните.
— Ваша милость?
— Проведите по бумаге языком.
— Это уж слишком…
— Знаете, что такое слишком? Если вы не лизнете листок, я убью вас. Это будет обычное дело по меркам моей родины. А вот если я прикажу прибить вас гвоздями к стене, вскрыть ваше брюхо и всунуть туда записку — это, возможно, будет чересчур.
Цирюльник вывалил язык и провел по нему бумагой. Обратной стороною, без чернил.
— Переверните ее.
Белый, как снег, он повиновался.
Иона долго, внимательно смотрела на него. Гарри Хог стоял, стоял, затем опустился на ступеньку. Но боль не проявилась на его лице, а бледность испуга ушла, уступив место облегчению. Эта записка не содержала яда.
— Теперь прочтите.
— Душенька, я должен спешить в управление банка, ждут важные дела. Оставляю Нексию в твоих заботливых ручках. Верю, что все будет прекрасно. Целую.
Свидетель — 4
18 мая 1775г. от Сошествия
Остров Фарадея-Райли
Утром они оканчивали работу во дворе.
И Нави, и Карен избегали Дороти. Карен, возможно, чувствовала вину, а Нави — обиду. Но Дороти не было дела до них. Она думала лишь о дочке, тянула воспоминания одно за другим, как вытаскивают из моря невод, полный рыбы. Картины сплетались, перерастали одна в другую. Глория тут, Глория там, Глория поет, Глория хохочет, Глория флиртует с гостями, Глория пляшет «цепочки»… Ни отца, ни мать, ни тем более мужа Дороти не вспоминала с такой яркостью, как дочку. Лишь одно событие ускользало от нее: куда пропала Глория? Карен сказала: забрали. Кто ее забрал? Как? Вся душа Дороти выворачивалась наизнанку.
