— Не нужно, отче. Мы насладимся таинством сумрака.
Джемис и Сорок Два поделили кайров меж собою. Пару воинов оставили на вахте у двери в подземелье. Джемис взял одну дюжину и двинулся впереди герцога, Сорок Два с оставшимися воинами пошел арьергардом. Таким порядком северяне вступили в усыпальницу.
Спуск производил странное впечатление — казалось, перед глазами предстает история Полариса, вывернутая наизнанку. Привычно для ученых и поэтов сравнивать древние времена с темными глубинами, недавние годы — с поверхностью. Здесь, в Прощании, было наоборот: глубочайшая древность лежала верхним слоем, сразу под фундаментом храма. Спустившись всего на один виток галереи, Эрвин провалился на тысячу лет. Все вокруг обрело черты совсем иной эпохи, так давно забытой, что ее несходство с настоящим повергало в восторг и трепет. Громадные глыбы-саркофаги громоздились мрачными утесами. Не терпевшие одиночества даже после смерти, мириамцы хоронили королей вместе с их женами и рано ушедшими детьми; в одном саркофаге могла помещаться целая семья. Надгробные скульптуры пугали и пленяли примитивностью черт, грубо вытесанными лицами, камнеподобными плечами — эта простота дышала удивительною силой, позабытою в эпоху утонченного ума. Стенные барельефы и фрески, будто презирая само понятие смерти, воспевали жизнь в самом животном ее смысле: охоту, пиршества, сцены любви. Мириамцы будто указывали Ульяне Печальной, к какому образу жизни привыкли и не намерены менять его даже на Звезде. И снова — утраченная сила, дерзкая харизма читалась в этом вызове. Эрвин опустил взгляд к полу, и даже там увидел печать былой эпохи: мозаичный орнамент простотой и ясностью форм отвергал любую философию, излучал уверенность в том, что правда в мире — всего одна, и другой быть не может.
Эрвин прошел между саркофагов, впитывая незнакомое ощущение: превосходство силы над умом, простоты — над изощренностью. В душе заныла печаль от того, как безнадежно утрачена эта пленительная ясность…
— Милорд, стоит ли задерживаться?
— Конечно…
Конечно, стоит — подумал Эрвин, но зашагал дальше. Джемис был прав: времени не так уж много.
Спустившись на ярус, они шагнули на двести лет вперед, ко временам Багряной Смуты. Сила природы ощущалась здесь даже больше: весь свод покрывали цветочные узоры, полногрудые женщины, могучие мужчины, гарцующие кони. Сохранив скалистое величие, саркофаги стали роскошнее, покрылись мозаикой и позолотой. Но с краю в это буйство жизни врывался лоскут иного стиля — авангард разумного порядка. Дюжина саркофагов — небольших, темных, блестящих полированным гранитом — строилась в ряд у стены. На них не было мозаик и скульптур, только серебряная вязь гербов и имен. Объединенные лаконичной строгостью, они казались шеренгой выученных, готовых к бою солдат. То были гробницы последних мириамских правителей, убитых и похороненных янмэйцами.
Северяне двинулись дальше — век за веком вдоль истории Блистательной Династии. Ольгард Основатель, Кристиан Законотворец, Эвриан Расширитель Границ, Юлиана Великая… Впрочем, Эрвин не всматривался в отдельные надгробия. Он имел время лишь на то, чтобы быстрым взглядом охватить общий стиль. В основе всех янмэйских интерьеров лежал строгий прагматичный порядок. Поверх него, все больше век от века, наслаивались изящные детали и метафоры. Все более тонкие черты отражали портреты владык, все больше строк текста испещряли крышки саркофагов. Рисунки на стенах становились все символичнее, иносказания и знаки все сильней вытесняли явный смысл. После Юлианы Великой символизм достиг вершины: человек, не посвященный в традиции Династии, не понял бы ничего. Жизненные сценки напрочь исчезли с фресок; все заполнили мудрые изречения, карты и схемы, геральдические вензеля. Янмэйская культура в своем расцвете: все обрело двойной и тройной смысл, простота и наивность сделались наибольшими пороками.
— Это здесь, милорд?.. — спросил кайр Джемис, выдернув сюзерена из философских глубин.
— Что, простите?.. Нет, видимо, еще ярусом ниже.
Они вышли на последний пролет лестницы. Видимо, чтобы подчеркнуть торжество инженерии, здешняя дверь была снабжена искровым замком: где-то кто-то дернет рычаг — и засовы задвинутся сами собою. К счастью, она была открыта. Кайр Джемис использовал два кинжала как клинья и застопорил дверь. Прошагав последние двадцать ступеней, Эрвин сошел на седьмой ярус — во времена владыки Мейнира, его сына Телуриана и владычицы Ингрид.
В отличие от прочих, круглых этажей, этот имел восьмигранную форму — должно быть, во имя священного числа. Искровые огни горели здесь намного ярче, отражаясь в полированном мраморе гробниц, играя золотым бисером букв. В центре зала, обнесенная изящной оградой, открывалась лесенка вниз — в Праматеринскую крипту. От нее лучами расходились ряды императорских саркофагов. Два ряда стояли без крышек — ожидали грядущих покойников. Вот ложе, заготовленное для Адриана, а вот — будущее пристанище Минервы… Владычицу Ингрид было легко найти: Эрвин отошел на две гробницы назад от пустых рядов и увидел знакомый морщинистый лик, вырезанный в мраморе.
— Она, — сказал Эрвин.
Кайры обступили саркофаг.
— Милорд?..
Он понимал их сомнение. Ему тоже было не по себе от того, что предстояло сделать. Осенив себя священной спиралью, Эрвин сказал:
— Прости, Светлая Агата. Большая угроза заставляет меня нарушить покой усопших. Ты видишь и знаешь, что только ради защиты Империи я иду на святотатство.
Поразмыслив, он добавил:
— Простите меня и вы, владычица Ингрид. Вы немало запутали всех, взяв любимый Предмет с собою в могилу. Мне придется позаимствовать его ненадолго. Клянусь, что верну сразу, как только устраню опасность и покараю злодея.
Еще раз сотворив спираль, Эрвин кивнул кайрам:
— Открывайте.
Шестеро воинов разом налегли на крышку. Она тронулась, издав низкий пугающий скрежет. Сдвинулась на фут и замерла, открыв темную щель. Резкий запах изнутри заставил всех отшатнуться. То не был знакомый смрад разложения; то был сухой, удушливый запах пыли, ветхого тряпья, брошенного дома. Двое воинов закашлялись, Эрвин зажал нос.
— Сдвиньте еще, ничего не видно.
Кайры налегли вновь.
— Нет, стойте. Не шевелитесь, молчите!
Сквозь скрежет камня и кряхтение людей Эрвину послышался странный звук: не то свист, не то шипение. Он шарахнулся от саркофага, ожидая змеи, что вот-вот выползет оттуда. Но змея не появилась, а звук стал тише и вскоре вовсе пропал. Несколько кайров, тоже слышавших его, внимательно осмотрелись. Нет, ничто не изменилось, никакая опасность не возникла в поле зрения.
— Продолжайте, — скомандовал герцог.
Его люди уперлись в крышку, но теперь она не желала поддаваться. Угол мраморной плиты навис над пустотой гробницы, и крышку перекосило.
— Поднажми! — рявкнул Сорок Два.
Еще несколько кайров взялись за плиту. Дюжина воинов нажала разом, стиснув зубы от натуги. Крышка качнулась, но не поддалась.
